Валентин
Красногоров
"Я
считаю жизнь
необычайным
даром, драгоценным
камнем,
полученным
нами из рук
матери-природы
для того,
чтобы мы сами
шлифовали и
полировали
его до тех
пор, пока его
блеск не
вознаградит
нас за наши
труды."
Альфред
Нобель
Немного
можно
назвать
людей, чье
имя так
широко
известно во
всем мире,
как имя Альфреда
Нобеля,
учредителя
знаменитых
премий. Но
что мы знаем
о нем, кроме
имени? Был ли
Нобель яркой
звездой, или
одним из тех
метеоритов, о
жизни
которых мир
узнает лишь
благодаря их
смерти? Кто
он – богач, купивший
себе за
деньги
уголок в
храме человеческой
памяти, или
замечательная
личность,
занявшая по
праву свое
место в
Пантеоне славы?
Было
бы
заблуждением
считать, что
биография
Нобеля
начинается и
кончается
завещанием.
Природа
щедро
наделила его
волей, энергией
и талантом, и
он не закопал
их в землю. Его
изобретательный
ум дал миру
множество блестящих
идей: 355
патентов
послужат
вехами тому,
кто захочет
проследить
творческий путь
этого
неутомимого
искателя.
Открытия и
находки
Нобеля не
остались
пылиться на полках
архивов. С
невероятным
упорством и быстротой
он сам
воплотил их в
жизнь. Вступив
в первую
схватку с
судьбой на
развалинах маленькой
мастерской,
разрушенной
взрывом, он
закончил
свой путь
главой
могущественного
мирового
концерна.
Деятельность
этого короля
взрывчатых
веществ дала
толчок настоящей
технической
революции и
наложила глубокий
отпечаток на
его время.
Но
больше, чем
его
многочисленные
изобретения
и открытия,
сделал для
развития
науки один
составленный
им короткий
документ, не
содержащий
ни чертежей,
ни схем, ни
формул.
Несколько
строк завещания,
о котором мир
узнал после
смерти, затмили
все, что им
было сделано
при жизни.
Именем
Нобеля
названы
улицы (ранее
Нобелевская
улица была и
в Петербурге,
а теперь
существует Нобельский
переулок), о
нем пишутся
книги и
воспоминания,
пьесы и
киносценарии.
Однако
большинство
этих
произведений
скорее
искажают, чем
раскрывают
его подлинный
облик.
Недостаток
документальных
сведений о
Нобеле
восполняется
избытком
воображения,
а его бедная
внешними
событиями
жизнь
насыщается
романтикой и
приключениями.
В какой-то
мере виной
тому сам
Нобель. Он
был молчалив,
скромен, не
любил
говорить и
писать о
себе, не
оставил ни
дневников, ни
мемуаров, а к
посмертной
памяти о себе
относился с
иронией и
равнодушием.
Когда его
брат Людвиг,
собиравший
материалы к
истории их семьи,
обратился к
нему
написать
очерк своей
жизни,
Альфред
ответил ему
следующим письмом:
«Из-за
чрезвычайной
занятости я
вынужден сейчас
откладывать
самые
срочные дела
на недели,
иногда даже
на месяцы. В
этих обстоятельствах
мне
совершенно
невозможно
писать
биографии,
разве только
если они не
будут
представлять
собой
простое
перечисление
фактов,
которые, на
мой взгляд,
вполне
красноречивы,
например:
«Альфред
Нобель – его
существование
следовало бы
пресечь при
рождении
милосердным
доктором.
Основные добродетели:
держит ногти
в чистоте и
никому не
бывает в
тягость.
Основные
недостатки:
не имеет
семьи,
наделен
дурным
характером и
плохим
пищеварением.
Величайший
грех: не
поклоняется
Мамоне.
Важнейшие
события в его
жизни:
никаких.»
Лишь
однажды
Нобелю
пришлось
нарушить свои
принципы.
Получив от
университета
в Упсале –
одного из
старейших в
мире –
степень доктора
философии,
он, уступая
традиции,
вынужден был
написать
автобиографию
– впрочем, несколько
своеобразную:
«Подписавшийся
родился 21
октября 1833 г.
Свои знания
он приобрел,
занимаясь
дома и не
посещая школу.
Он посвятил
себя главным
образом
прикладной
химии и
открыл
взрывчатые
вещества динамит,
гремучий
студень и
бездымный
порох, известный
под
названием «баллистит».
Является
членом
Шведской
Королевской
академии
наук,
Лондонского
Королевского
общества и
Общества
гражданских
инженеров в
Париже. С 1880 г. –
кавалер
Ордена
Полярной
звезды. Он
является
офицером
Почетного
легиона.
Единственная
публикация –
статья на
английском
языке, за
которую
присуждена
серебряная
медаль.»
Эта «биография»
более чем
коротка. Во
всяком
случае,
каждый
пишущий о
Нобеле
считает
возможным
дополнить ее
по своему
вкусу. И не
только
зыбкость
биографических
сведений
возбуждает
фантазию
авторов. Облик
Нобеля
действительно
сплетен из
противоречий.
Швед, почти
никогда не
живший в Швеции;
инженер, не
учившийся в
школе; академик,
не
публиковавший
научных
работ; мечтатель
с
проницательностью
и
расчетливостью
прирожденного
дельца; глава
мирового концерна,
отдавший
свое
состояние
человечеству;
владелец
пороховых
заводов,
завещавший
средства на
премии мира…
Все это не
так легко примирить,
не так легко
объяснить.
Нам особенно
интересно
познакомиться
с его жизнью еще
и потому, что
история всей
семьи Нобеля и
его самого
тесно
связаны с
Россией.
Здесь десятки
лет прожил
его отец.
Второй
родиной стала
Россия и для
его братьев,
с именем которых
связано
появление и
развитие
многих отраслей
русской
промышленности.
В Петербурге
прошли
детство и
молодость
Альфреда. В некоторых
книгах
утверждается
даже, что он и
родился в
России, но
это ошибка.
Альфред родился
в Стокгольме.
Нобель
– это совсем
не шведская
фамилия, и она
звучит
странно для
уха его
соотечественников
– Карлссонов,
Андерссонов
и Юханссонов.
Слово «Нобель»,
заимствованное
из латыни,
означает «благородный,
знатный», но
совпадение это
- чисто
случайно. В свое
время одному
из предков
Альфреда,
Петеру Олофссону,
сыну
крестьянина
из местечка Ноббелев,
удалось
попасть в
университет.
Гордый своим
успехом, он,
по обыкновению
образованных
людей того
времени,
принял
латинизированное
имя Нобелиус
– по названию
своего
родного
местечка.
Спустя
полтораста
лет один из
потомков, дед
Альфреда,
сократил
свою фамилию
на один слог
и стал
называться Нобéль.
Таким
образом,
более правильно
произносить
эту фамилию с
ударением на
втором слоге.
Впрочем,
все это много
лет спустя
установят
историки, а
пока отец
Альфреда, Эммануил,
не очень
интересуется
генеалогией своего
рода. Его
занимают
другие
заботы. Человек,
без сомнения
незаурядный,
получивший
неплохое, по
тем временам,
техническое
образование, обладающий,
к тому же,
крепким
сложением, внушительными
манерами и
звучным
голосом, он,
тем не менее,
изведал пока
одни неудачи.
Эммануил
успел уже
поездить по
свету
(побывав даже
в Египте),
владел одно
время
резиновой фабрикой
(первой в
Швеции),
преподавал в
Стокгольме
начертательную
геометрию.
Голова его
полна самых
разных
проектов. Он
изобретает -
правда, без
особого
успеха
–хитроумные
механизмы,
плавучие
мосты,
надувные матрасы
и всякую
всячину, но с
особым
интересом
занимается
взрывчатыми
веществами и
конструированием
различных
мин.
Эммануил
Нобель имеет
в Стокгольме
собственную
контору и
считает себя
архитектором,
хотя
является, скорее,
строительным
подрядчиком.
Дела его идут
неблестяще.
Заказов мало,
и прокормить
многочисленную
семью
нелегко. В
Швеции хозяйственный
упадок,
неурожаи,
холера. В довершение
всех бед
пожар
уничтожает
дом Нобелей,
и Эммануил
разоряется
окончательно.
Он вынужден
объявить
себя
банкротом.
В это
несчастливое
время в семье
Эммануила
появляется
четвертый
ребенок – Альфред.
Слабый
болезненный
мальчик
страдает
удушьем, и
родители
серьезно
опасаются за
его судьбу:
ведь из
восьмерых
детей Эммануила
только трое
достигнут
зрелого
возраста.
В 1837 г.
Эммануил,
опасаясь
ареста и
преследований
кредиторов,
решается
покинуть
Стокгольм и поискать
счастья в
иных краях.
Он оставляет семью
и
направляется
в Петербург.
Оттуда домой
идут письма,
полные
радужных
планов, но
родные тем
временем
бедствуют.
Альфред
постоянно
болеет и
почти не
встает с
постели, а
его старшие
братья
Роберт и
Людвиг –
будущие нефтяные
магнаты и
грозные
конкуренты
Рокфеллера –
зарабатывают
на
пропитание
тем, что
продают на
улице спички.
К
счастью,
настойчивость
и дарования
Эммануила
берут в конце
концов свое.
После пяти
лет
неустанных
трудов он
приобретает
в Петербурге
репутацию
знающего
инженера и надежного
делового
партнера. Ему
удается заинтересовать
царское
правительство
своим новым
изобретением
– подводной
миной.
Получив за
него крупное
вознаграждение,
он
поправляет
наконец свои
финансовые
дела,
расплачивается
с долгами и выписывает
из Швеции
семью.
В 1842 г.
он
основывает
на
Петербургской
стороне
механические
мастерские,
быстро превратившиеся
в большой
завод с
литейными
цехами,
кузницами, прессами,
паровыми
молотами и
прокатным
станом.
Главным
источником
процветания
завода
становятся
военные
заказы. Но
здесь изготовляются
и станки,
паровые
машины, различное
оборудование,
в том числе
первые в России
трубы
центрального
отопления.
Здесь же, между
прочим, были
отлиты
декоративные
пушки, которые
и поныне еще
стоят у
здания
Артиллерийского
училища близ
Литейного
моста в Петербурге.
Эммануил
становится
богатым
человеком. Он
живет в
большом
собственном
доме, его
четверо
сыновей
получают
блестящее домашнее
образование
под
руководством
лучших
шведских и
русских
учителей. Но
богатство не
может укрепить
здоровье
Альфреда. Он
совершенно
не
унаследовал
крепкого сложения
своего отца.
Лишенный из-за
болезни возможности
ходить в
школу и
играть со
своими
сверстниками,
он привыкает
к
одиночеству,
которое станет
его
пожизненным
уделом. В нем
развивается
сдержанность,
переходящая
в замкнутость
– черты
характера,
которые он
сохранил во
все годы.
Слабое
здоровье,
однако, не мешает
ему с
невероятным
упорством
учиться. Он
читает все,
что
попадается
ему на глаза
и в
неутомимой
способности
к работе не
знает себе
равных. С
особым
увлечением
Альфред
занимается
химией –
может быть,
потому, что
берет уроки у
самого
Зинина,
прославленного
ученого,
ставшего
впоследствии
членом
Российской и
многих
иностранных
академий.
Дом
Нобелей
всегда полон
гостей. С
детских лет
Альфред
слышит споры
о
технических
новинках,
изобретениях
и
усовершенствованиях,
но не менее
часто идут
разговоры и о
дивидендах,
убытках,
контрактах,
капиталовложениях,
банкротствах,
поставках –
словом, обо
всем, что
входит в круг
интересов
богатого коммерсанта.
Мальчик
помогает
составлять деловые
бумаги и
выполнять
чертежи, а
вскоре
начинает
сотрудничать
в фирме отца,
считавшего
необходимым
приучать
детей к
работе с самого
раннего
возраста.
В 16 лет
Альфред
обнаруживает
такую
глубину знаний,
зрелость
мысли и
твердость
характера,
что отец
решается
отправить
его, совсем
еще ребенка,
в двухлетнее
заграничное
путешествие.
Это не праздный
вояж
богатого
молодого
повесы, а
деловая
поездка,
имеющая
целью учебу, расширение
кругозора и
установление
контактов с
иностранными
фирмами.
Альфред навещает
свою почти
забытую им
родину –
Швецию,
осматривает
заводы в
Германии,
работает в
химических
лабораториях
Парижа,
знакомится с
памятниками
искусства
Италии и даже
отваживается
на далекий
путь через
океан в
Северную Америку.
Восемнадцатилетний
Нобель
возвращается
из заграницы
вполне
сложившейся
личностью. Он
сведущий
инженер,
прекрасный
химик, знаток
литературы и
искусства,
универсальный
полиглот.
Кроме родных
для него
шведского и
русского, он
великолепно
владеет
французским,
немецким и
итальянским
языками, а стихи,
которые
тайком
сочиняет
молчаливый юноша,
написаны
по-английски
– вероятно,
потому, что
на этом языке
творил его
любимый поэт
– Шелли.
Но
отец тратил
деньги на
поездку сына
не для того,
чтобы
научить его
писать стихи.
По возвращении
домой
Альфред
принимается
за работу,
многочисленные
идеи роятся в
его голове, изобретения
следуют одно
за другим. Он
конструирует
газовый
счетчик, расходомеры,
барометры и
манометры.
Предприятие
отца
загружено на
полную
мощность: началась
Крымская
война,
необходимо
оружие,
двигатели
для военных
судов, а
главное, нужны
мины, много
мин для
ограждения
почти беззащитного
Петербурга
от союзного
флота. Завод
расширяется,
на нем
работает уже
более тысячи
человек –
цифра по тем
временам
неслыханная.
Но
недолгий пир
сменяется
тяжелым
похмельем.
Севастополь
пал. Война
заканчивается
позорным
поражением.
Николай I
умирает.
Заключается
бесславный
мир. Теперь
мины и оружие
с заводов
Нобеля
никому не
нужны, а если
бы и были
нужны, то все
равно за них
нечем
платить.
Новое
правительство
в нарушение
прежних
обязательств
расторгает
все контракты,
и огромное
предприятие
останавливается
из-за
отсутствия
заказов.
Фирма терпит
полное
банкротство,
завод идет с
молотка. Эммануил
Нобель снова
разорен. В 1859 г.,
после двадцати
двух лет,
проведенных
в России, он
возвращается
в Швецию
таким же
бедным, как и
в день своего
приезда в
Петербург.
С
грустью
расстаются с
отцом
Альфред и Людвиг.
Сами они не
едут в
Швецию: им не
на что там
надеяться. А
здесь, в
России,
несмотря на разорение,
они
сохранили
репутацию,
связи, кредит,
друзей. Оба
молоды,
энергичны,
оба прошли у
отца хорошую
выучку и оба
понимают, что
пришла пора
самим искать
и прокладывать
свою дорогу в
жизни. Это
уже потом,
годы спустя,
Альфред стал
называться «шведским
инженером», а
тогда он был
русским
исследователем
и не знал
другой
родины, кроме
России.
Прежде
чем
приступить к
рассказу о
первых самостоятельных
шагах
Альфреда
Нобеля, посвятим
несколько
страниц
истории
русской
ветви
нобелевского
дома, тем
более что Альфред
всю жизнь
поддерживал
тесную связь
с
оставшимися
в России
старшими
братьями – Робертом
и Людвигом – и
был
участником
всех
предпринятых
ими начинаний.
После
отъезда отца
Людвигу
предлагают
место
управляющего
на
принадлежавшем
Нобелям так
недавно
заводе. Три
года Людвиг
пытается
вдохнуть
жизнь в
захиревшее
предприятие.
Наконец,
отчаявшись,
он бросает
его и в 1862 г.
берет в
аренду, а спустя
восемь лет
покупает
другой завод,
расположенный
на берегу
Большой
Невки, близ
церкви св. Сампсония
на
Выборгской
стороне. Это
даже не
завод, а небольшие
мастерские,
спрятавшиеся
среди
огородов на
тихом дворе
купеческого
дома. Под
руководством
Людвига
(впоследствии
к нему
присоединился
Роберт) дело
быстро
расширяется.
Высокой
оплатой он
привлекает к
себе
талантливых
инженеров и
квалифицированных
рабочих, и
скоро
оборудование
и станки
Нобеля вновь
становятся
известными
на всю
Россию. По
заказам военного
ведомства
фирма
Людвига
производит
подводные
мины,
снаряды,
скорострельные
пушки,
торпеды. Вся
армия до
последнего солдата
вооружена
нобелевскими
винтовками
новой
конструкции.
Во время
русско-турецкой
войны 1877-78 гг.
завод на Сампсониевской
набережной
оказал
стране
неоценимые
услуги,
снабдив
войска
прекрасным
оружием. Братья
удостаиваются
орденов и
почестей. Но уже
за несколько
лет до этого
они решились на
важный шаг,
вызвавший
крутой
перелом в их
судьбе.
Для
изготовления
ружейных
прикладов
завод ввозил
из заграницы
специальную
древесину.
Желая
избавиться
от
иностранной
зависимости,
Роберт
отправился в
1873 г. выяснить возможность
закупки
орехового
дерева на Кавказе.
И там, на
пустынных
берегах
Апшеронского
полуострова,
возле
глухого
мусульманского
поселка Баку,
он впервые в
жизни увидел,
как прямо
из-под земли
текут ручьи
темной
маслянистой
жидкости.
Роберт знал,
что такое
нефть. Во
время
скитаний,
последовавших
за
разорением
отца, он
испробовал
немало профессий
и был даже
одно время
владельцем керосиновой
лавки в
Хельсинки,
научившись при
этом очищать
и перегонять
свой товар. Поэтому
Роберт сразу
понял какое
богатство
таит в себе
этот край.
Взволнованный,
он поспешил в
Петербург.
После долгих
совещаний с братьями
он в 1875 г.
возвращается
в Баку и строит
там
нефтеперегонную
фабрику.
Двести
мелких
предпринимателей
добывали в
это время
нефть в Баку.
На крохотных
заводиках
самым
примитивным
образом
отгоняли они
из нефти
керосин.
Остаток
выбрасывался
в море или
земляные ямы.
Поначалу
фабрика
Нобелей ничем
не
отличалась
от остальных
«чайников» и «кофейников».
Но вскоре
братья
принялись за
дело с присущим
им размахом.
В 1877 г. Роберт
организует
вместе с
Альфредом,
Людвигом и
несколькими
другими
коммерсантами
«Товарищество
нефтяного
производства
братьев
Нобель»,
руководство
которым взял
на себя
Людвиг. Сам
Роберт из-за
плохого
здоровья в
делах больше
не
участвовал и
уехал в
Швецию, где
умер в
августе 1896 г., за
несколько
месяцев до
смерти
Альфреда.
Новая
фирма долго
не могла
стать на
ноги. Нефть
не была тогда
еще «черным
золотом».
Автомобили
еще не
мчались по
асфальту, тракторы
не бороздили
поля,
самолеты не
взмывали в
небо, пламя
не полыхало в
топках электростанций
– и потому не
было нужды ни
в бензине, ни
в битуме, ни в
дизельном
топливе, ни в
мазуте. Керосин
и смазочные
масла – вот и
весь набор
нефтепродуктов
того времени.
Но даже их нелегко
было сбыть
из-за
противодействия
конкурентов.
Еще за десять
лет до того,
как Роберт
увидел
пыльную бакинскую
равнину, на другом
конце света,
в США,
промышленники
уже всерьез
интересовались
нефтью. В 1865 г.
Джон Рокфеллер
строит свои
знаменитые «Образцовые
нефтяные
заводы» – Standard Oil
Works.
Пятью годами
позднее он
(тоже вместе
с братом)
создает
компанию «Стандард
Ойл», которая
быстро
начала
набирать
силу, превратившись
со временем в
самую
могучую корпорацию
мира. Ко
времени
основания «Товарищества
братьев
Нобель» запах
рокфеллеровского
керосина
чувствовался
уже во всей
Европе, начиная
проникать и в
Россию. Не
дремали и внутренние
конкуренты.
Чьи-то руки
разбивали
насосы,
повреждали
оборудование,
а таинственно
возникавшие
пожары
опустошали промыслы.
Не
раз «Товарищество»
стояло на
грани краха, и,
если бы
Альфред не
приходил
братьям на
помощь, они
бы снова
познали
банкротство.
Являясь
совладельцем
фирмы (в ее
акции была
вложена
шестая часть
его
огромного состояния),
Альфред
помогал ей
личными
средствами,
организовывал
крупные
займы у русских
и
иностранных
банков, а в
трудные
времена
входил в
состав
правления,
чтобы привести
в порядок
расстроенные
дела
компании. Немало
пользы
Альфред
принес фирме
и в качестве
химика и
инженера.
В
конце концов
неутомимая
деятельность
братьев
принесла
свои плоды.
Когда Нобели
организовывали
«Товарищество»,
добыча нефти
находилась в
жалком
состоянии.
Самотеком
она
поступала из
скважин в земляные
ямы, оттуда
вычерпывалась
ведрами в
бочки,
перевозилась
на арбах к
морю и далее
доставлялась
в бочках же
на парусниках
по
Каспийскому
морю и Волге
в Нижний
Новгород,
откуда
развозилась
по всей
России.
Людвиг
Нобель в
полной мере
развернул
свой талант
инженера и
организатора.
Он впервые в мире
стал
перевозить
нефть в
цистернах и танкерах.
Построенные
на его
собственном
заводе
паровые
насосы
качали
черное золото
по первым в
мире
нефтепроводам
с промыслов
на заводы и к
гавани. На
месте
земляных ям
выросли
стальные
резервуары.
Людвиг
применил
новые методы
химической
очистки
продуктов
(некоторые из
них были
предложены
Альфредом), и
вскоре из
лучшей в мире
бакинской
нефти стали получаться
лучшие в мире
смазочные масла
и керосин.
Нефтеналивные
суда –
изобретение
Людвига – особенно
поразили
современников.
Как писал
один из них, «после
взрывчатых
веществ
танкеры –
наиболее
блестящее
достижение,
которому мир
обязан
Нобелям».
Первый
танкер был
спущен на
воду в 1878 г., а
вскоре у
Нобелей
появился
собственный
флот,
огромный
парк цистерн
и сеть
складов по
всей России. В
Петербурге, во
Фрунзенском
районе до сих
существует
Нефтяная
(бывшая Нобельская)
дорога, расположенная
в том месте,
где находились
керосиновые
склады Нобелей.
В начале 20-го
века «Товарищество»
добывало
больше нефти,
чем все
Соединенные Штаты.
Баку
превратился
в красивый
зеленый город,
напоминающий
своей
архитектурой
Петроградскую
сторону. В
Петербурге
для конторы «Товарищества
Нефтяного
производства
братьев
Нобель»
знаменитый
творец
северного
модерна архитектор
Ф. Лидваль
построил
великолепное
здание,
стоящее и поныне
(канал
Грибоедова, 6). Этот
же архитектор
построил для
сотрудников
фирмы
Нобелей комфортабельный
дом на Лесном
проспекте 19.
Не
меньшую
славу
завоевало и
другое
детище
Людвига – его
механический
завод. С
началом
деятельности
«Товарищества»
завод
прекратил
производство
оружия и начал
изготовлять
нефтяное
оборудование
– насосы,
паровые
машины,
цистерны,
резервуары,
котлы,
форсунки.
Однако
переломный
момент в
истории
завода
наступил в 1898 г.,
когда сын
Людвига, Эммануил,
купил у
Рудольфа
Дизеля
патент на изобретенный
им шестью
годами
раньше двигатель
внутреннего
сгорания. До
этого времени
двигатели
Дизеля не
имели
распространения,
а сам
изобретатель
начал терять
в них веру. Зейлигер,
известный
немецкий
специалист в
этой области,
писал
впоследствии:
«Только завод
в Петербурге
смело и с
уверенностью
продолжал
выхаживать
тяжелые детские
болезни
двигателя.
Нефтяным
двигателем
дизель
сделался в
России».
Широкое
распространение
дизелей
увеличивало
потребность
в нефти и еще
более содействовало
процветанию
фирмы. Завод позднее
стал
известным
всему миру
под
названием «Русский
дизель».
В
отличие от
братьев,
Людвиг почти
не покидал
Россию и
считал себя
русским
гражданином.
Он умер в 1888 г.
Дело
продолжал его
сын Эммануил.
Людвиг умер в
Каннах, но
похоронен в
Петербурге,
на Смоленском
кладбище. Его
могила
сохранилась.
Петербургский
дом семьи Нобелей
в стиле
итальянского
палаццо (красивый,
но, к
сожалению,
очень
запущенный) и
сейчас еще
стоит на Пироговской
набережной
вдоль Большой
Невки радом с
заводом, а
против него,
на другом
берегу реки,
недавно
установлен
памятник
Альфреду
Нобелю,
несколько
абстрактный. На
Лесном
проспекте (д. 19)
можно видеть
народный дом (великолепный
клуб-библиотека,
построенный Нобелями
для
работников
завода).
18-е
столетие не
успело еще
завершиться,
когда
изобретение
Джеймса
Уатта
ознаменовало
начало
нового века –
века пара.
Появление
паровой
машины дало толчок
могучей
технической
революции,
получившей в
истории
название
великого
промышленного
переворота.
Человек
становился
великаном. До
сих пор он
строил, прял,
ткал, ковал
только
своими
руками.
Теперь
впервые за
него это
стали делать
машины. Один
за другим
были
изобретены
ткацкий,
прядильный,
токарный,
строгальный,
карусельный,
винторезный
станки. В 1807 г.
Роберт
Фултон
спускает на
воду первый в
мире пароход,
а через семь
лет Джордж
Стефенсон
строит
первый
паровоз. В 1825 г.
открывается
первая
железная дорога
в Англии, а в 1837
г. «шибче воли»
помчался
поезд по
первой
русской
дороге. Темп
времени
круто
изменился. На
смену многовековой
неторопливости
пришли «быстрота,
разгул,
волненье,
ожиданье,
нетерпенье».
В 1840 г. мировая
сеть
железных
дорог
насчитывала уже
девять тысяч
километров.
За последующие
тридцать лет
она выросла в
23 раза! «Век
девятнадцатый,
железный» до
последней
своей минуты
с
лихорадочной
скоростью
ткал
железнодорожное
полотно, вкладывая
в него все
свои силы,
все свое богатство,
все свои ресурсы.
Для железных
дорог
добывались
руда и уголь,
для них
плавился
металл,
рубился лес, для
них
сооружались
насыпи, мосты
и туннели.
Но
как добывать
руду, уголь,
камень? Чем
долбить
мерзлый
грунт? Чем
дробить
гранитные скалы?
Как
возводить
огромные
насыпи? Ведь
еще нет ни
врубовых, ни
землеройных
машин. Кайло,
лопата и
тачка – вот
бульдозеры, самосвалы
и
экскаваторы
того времени.
Не удивительно,
что «во
глубину
сибирских
руд» и на
каменоломни
тогда
посылали
каторжников,
и тяжким,
скорбным
трудом
создавалось национальное
благосостояние.
Дороги того
времени
политы
кровью,
выложены
костями, отмечены
могильными
крестами.
К
середине
века отсталость
в горном и
дорожном
деле стала особенно
ощутима.
Рабочий,
который «механически
ржавой
лопатою
мерзлую землю
долбит», был
не в
состоянии
больше
угнаться за
нетерпеливым
бегом своего
времени, и
паровые машины
ничем не
могли ему
помочь.
Одному пару
стало не под
силу толкать
поршень
технического
прогресса.
Ему стали
нужны
союзники. Промышленной
революции - так
же, как и
всякой
революции,
нужны были
взрывчатые
вещества.
В
нашем
представлении
взрывчатые
вещества
связаны
только с
войной:
уничтожать –
вот их профессия,
быть убийцей
- вот их
амплуа в
театре жизни.
Это
глубокое
заблуждение.
Ни одно
вещество
само по себе
ни вредно, ни
полезно. Все
зависит от
того, какое
применение
дает ему человек.
Из мягкого
безобидного
свинца
льются и пули,
и
типографский
шрифт, из
одного и того
же металла
куются и мечи
и орала.
Взрывчатые
вещества
тоже могут
носить
штатскую и
военную
форму, но все
же главное их
назначение –
созидание, а
не
разрушение.
При
взрыве
тротила
выделяется в
восемь раз
меньше
энергии, чем
при сгорании
той же массы
угля, но эта
энергия
освобождается
в миллионы
раз быстрее.
Поэтому
двухсотграммовая
тротиловая
шашка равна
по мощности
гигантской
электростанции.
Ни одна машина
не может при
столь малом
весе и
объеме, как заряд
взрывчатки,
дать такую
колоссальную
мощность.
поэтому
взрывчатые
вещества незаменимы
при
строительстве
дорог и плотин,
проходке
туннелей,
проведении
каналов, образовании
насыпей и
котлованов, дроблении
мерзлых
грунтов,
сносе
сооружений,
уборке
валунов и
корчевании
пней,
расчистке
завалов, ликвидации
ледяных заторов.
Но главным их
потребителем
остается горное
дело: полтора
миллиона
тонн
взрывчатки
расходуется
ежегодно в
мире на
добычу угля,
руд и
строительных
материалов.
Один килограмм
динамита
взрывает
целых три
кубометра
скального
массива. Больше
полутора
миллиардов
тонн руды,
грунта и
камня
перемещается
ежегодно с
помощью
взрывчатых
веществ.
Например, при
строительстве
плотины для
защиты
столицы
Казахстана
от селей,
путем взрыва
за шесть
секунд было воздвигнуто
сооружение,
равное по
объему пирамиде
Хеопса,
которую 10
тысяч
человек строили
двадцать лет.
В
течение
шести веков
человечество
знало только
одну
взрывчатку –
маломощный и
неудобный
дымный порох.
В середине
19-го века стало
ясно, что ему
пора уходить
на
заслуженный
отдых.
Промышленность
остро
нуждалась в
новых
взрывчатых
веществах, и
лучшие
химики
нового
времени – Лавуазье,
Бертолле,
Гей-Люссак,
Либих, Зинин,
Менделеев и
многие-многие
другие
немало труда
посвятили изучению
и получению
новых взрывчаток.
Однако
решающий
ответ на этот
вызов дал
Альфред
Нобель.
Альфред
уже с детства
нюхал порох, в
буквальном
смысле слова,
помогая отцу конструировать
мины. Следующий
шаг в этом
направлении 17-летний
Нобель
сделал во
время
пребывания в
Париже, где
он занимался
химией в
лаборатории Пелуза.
Жюль-Теофиль Пелуз,
ученик
Гей-Люссака,
был одним из
крупнейших
химиков
своего
времени. Его шеститомный
курс общей
химии был
настольной
книгой для
студентов и
профессоров.
В его частную
лабораторию
из разных
стран мира
приезжали
работать и
учиться
многие талантливые
химики,
ставшие
впоследствии
знаменитыми. Пелуз
впервые
установил
химическую
природу глицерина.
Он много
работал со
взрывчатыми
веществами и,
вслед за
Лавуазье и
Гей-Люссаком,
занимал пост
консультанта
Управления
порохов и
селитр
Франции.
В
лаборатории Пелуза
Альфред
знакомится с
нитроглицерином
и его
замечательными
свойствами.
Это событие в
значительной
мере
определило
его жизненный
путь: почти
все
крупнейшие
изобретения
и открытия
Нобеля
связаны с
нитроглицерином.
Эта
удивительная
жидкость
впервые была
получена в 1846 г. итальянским
химиком
Асканио Собреро
(также
учеником Пелуза)
действием
азотной
кислоты на
глицерин. Она
и похожа на
глицерин: такая
же
маслянистая,
такая же
сладковатая
на вкус.
Впрочем, пробовать
ее надо с
осторожностью:
уже от нескольких
капель
начинает
сильно
стучать сердце
и болеть
голова
(спустя 40 лет, в
1885 г. Британская
Фармакопея
признает
нитроглицерин
лекарственным
препаратом).
Пройдут многие
десятилетия,
сотни новых
веществ
получат
химики, но ни
одно из них
не сможет
сравниться
по своей мощи
с
нитроглицерином.
К сожалению,
и по своей
чувствительности
к взрыву он
уступает
разве лишь
гремучей
ртути. Он
чрезвычайно
опасен. Его
нельзя
нагревать,
его опасно
встряхивать,
он легко
взрывается
даже в момент
получения.
Те, кто видел
знаменитый
фильм «Плата
за страх» с Ивом
Монтаном,
имеет
представление
о том, что
такое нитроглицерин.
Склонность
его к взрыву
поистине
удивительна.
Как-то в
Англии один
крестьянин
выпил зимой
по ошибке
бутылочку нитроглицерина
в надежде
согреться.
Естественно,
он был найден
на дороге
мертвым. Когда
замерзшее
тело
положили
оттаивать возле
печки, оно
взорвалось,
разрушив
здание.
Трудно
сказать, почему
именно взрывчатые
вещества
вызвали особенный
интерес юноши.
Может быть,
именно
слабое
здоровье
особенно остро
пробуждало в
нем желание
испытать
счастье
борьбы и
удовлетворение
победой, именно
потому его
влекло
постоянное
борение с опасностью,
поединок со
смертью,
требующий
мужества,
внимания и
хладнокровия.
Во
всяком случае,
в опытах со
взрывчатыми
веществами Нобелем
движет не
только
стремление к
мирским
благам.
Талант
инженера
открывал ему
для этого
менее
опасные пути.
До конца
своих дней,
уже будучи
богатым
предпринимателем,
способным
нанять целый
штат
первоклассных
химиков,
Нобель
всегда
продолжал
вести свои опыты
сам – или в
одиночку, или
с помощью одного-единственного
ассистента.
Вернувшись
из-за
границы,
Альфред
вновь устанавливает
контакт со
своим
учителем Николаем
Зининым. «Отцу
русской
химии» не
было тогда
еще и сорока
лет, но его
имя уже
получило
широкую
известность.
Зинин особо
интересуется
проблемами «животной»
(т.е.
органической)
химии и, в
частности, нитросоединениями.
Открытая им «реакция
Зинина»
принесла ему
мировую
известность.
Нитроглицерин
также хорошо
известен
русскому химику.
С началом
Крымской
войны он
проводит серию
опытов в
надежде
использовать
его взрывчатые
свойства в
военном деле.
Нобель и
Зинин –
соседи по
даче. Летними
вечерами профессор
проводит в
старой
кузнице
эксперименты
с грозной
жидкостью.
Альфред
наблюдает за
работой
знаменитого
химика.
Однако попытки
использовать
нитроглицерин
в снарядах
закончились
неудачей, и в 1854
г. опыты были
прекращены.
Они были
возобновлены
позднее другими
исследователями,
но неизменно
сопровождались
тяжелыми
несчастными
случаями и
были в конце
концов
оставлены.
Альфред,
оставшийся в
России после
разорения
отца, тоже
решил
попытать
счастья с нитроглицерином.
Теперь им уже
руководил не
только
научный интерес,
но и желание
обеспечить
себя и своих
близких. Нерешенными
оставались
три
кардинальные
задачи: как
безопасно
получать
нитроглицерин,
как уберечь
его от
неожиданного
взрыва и –
сколь ни
странно это
звучит – как
надежно и в
нужный
момент
взорвать эту
капризную
жидкость.
В
своих опытах
Альфред встретил
поддержку
русского
правительства.
Для
проведения
экспериментов
он получил от
Инженерного
ведомства
две тысячи рублей
и три пуда
пушечного
пороха. В 1863 г.
он делает
первое свое
крупное
изобретение,
сконструировав
детонатор с
гремучей
ртутью, применяемый
и в настоящее
время.
Маленькая
капсула
величиной с
мизинец
позволяла
уверенно
взрывать
нитроглицериновые
заряды любой
мощности.
Современники
считали это изобретение
«крупнейшим
успехом в
науке о
взрывчатых веществах
со времен
открытия
пороха». Один
из биографов
Нобеля писал
впоследствии,
что «изобретение
детонаторов
как с научной
точки зрения,
так и с точки
зрения
технической
важности
следует
считать
более
значительным,
чем
изобретение
динамита».
Реализовать
свои
изобретения
в промышленно
отсталой России
того времени
Альфреду
было трудно.
Кроме того,
производство
взрывчатых
веществ в
России
частным
лицам было в
те годы запрещено.
Естественно,
что
предпринимательская
деятельность
Нобеля в этих
условиях
должна была
развернуться
за пределами
его второй родины.
К тому же, его
усиленно
звал в Швецию
отец,
построивший
в 1862 г. в
пригороде
Стокгольма - Геленборге
небольшое
предприятие
по получению
нитроглицерина.
Естественно,
что Эммануил
нуждался в
помощи сына.
В 1863 г. Альфред отправился
в Стокгольм.
То, что он
увидел в Геленборге,
мало
походило на
настоящую
фабрику и
напоминало
скорее
скромную
кондитерскую,
где варили
сладкий
нитроглицериновый
сироп. В этой
мастерской
было занято
всего семь человек,
включая Эммануила
и двух его
сыновей.
Прежде
всего, Альфред
принялся за
разработку
безопасных методов
промышленного
производства
«разрывного
масла». После
долгих
исследований
Нобель
изобрел
инжектор для
непрерывного
смешения глицерина
с кислотой.
Этот принцип
использовался
в
промышленности
десятки лет.
Нужно было
также
организовать
рекламу
непривычной
жидкой
взрывчатки,
обучить
приемам обращения
с ней, найти
необходимый
капитал. В конце
концов,
Нобель
добился
успеха, но
заплатил за
него, как мы
скоро увидим,
дорогой
ценой.
В 1863 г.
Нобель взял в
Швеции
патент на
применение
нитроглицерина
в технике. Так
впервые за
восемьсот
лет
господства
дымного
пороха на
мировой
сцене
появилось новое
взрывчатое
вещество.
Мастерская
в Геленборге
работала
около двух
лет, но 3
сентября 1864 г.
она взлетела
в воздух. Это
был не первый
и не
последний
взрыв в жизни
Нобеля, но ни
один из них
не принес ему
столько горя.
Среди
погибших был
брат
Альфреда
Эмиль, двадцатилетний
юноша
блестящих
способностей.
Существует
легенда,
согласно
которой Нобель,
потрясенный
смертью
брата, дал
клятву завещать
все деньги,
которые ему
даст производство
динамита, на
международные
премии. Эта
версия не
подтверждается
ни одним документом.
Да и
сомнительно,
чтобы дотла
разоренный
Альфред, сам
чудом
оставшийся в
живых, мог
думать о том,
как
использовать
прибыль от
продажи
динамита,
который еще
не был изобретен.
Эммануил
не выдержал
обрушившихся
на семью несчастий.
Его поразил
удар, до
конца жизни приковавший
его к
постели.
Альфред,
потерявший
брата,
лишившийся
поддержка
отца, остался
в полном
одиночестве.
В этих
драматических
обстоятельствах
он не стал
искать более
безопасной
профессии и не
сложил
оружия. Уже
два месяца
спустя он основал
«Нитроглицериновую
компанию». На
первых порах
персонал
фирмы
состоял из одного
человека,
который был
одновременно
управляющим,
главным
инженером,
бухгалтером,
исследователем,
делопроизводителем
и коммивояжером.
Нетрудно
догадаться,
что этим
человеком
был сам
Нобель.
Компания
просуществовала
пятьдесят
лет, став
впоследствии
одним из
крупнейших
концернов
Европы.
Сначала
Нобель занимается
юридической
защитой
своих прав на
производство
нитроглицерина
и его пропагандой.
«Разрывное
масло Нобеля»
патентуется
в ряде стран,
в том числе и
в России (1864 г.). В
начале 1865 г. в Швеции
строится
новый
нитроглицериновый
завод.
Альфред учел
печальный
опыт
прошлого и
внес в
технологию значительные
изменения.
В
июне 1865 г.
изобретатель
переезжает в
Гамбург, где
основывает
еще одну
фирму, уже
более
солидную: «Альфред
Нобель и
компания».
Фирма строит
крупный
завод в Крюммеле,
южнее
Гамбурга. В
сентябре
Нобель
устраивает
для
специалистов
рекламный
показ своего
разрывного
масла, делая
особый упор
на его
безопасность
при правильном
с ним
обращении.
Нобель
хладнокровно
держит
бутыли с
нитроглицерином
в кипящей
воде,
разбивает о
каменный
помост, поджигает
лучиной –
взрывчатка
ведет себя
спокойно. Репутация
ее
восстановлена,
но ненадолго.
Уже через два
месяца, в
ноябре,
взрываются два
рудника в
Швеции, где
применяли
нитроглицерин,
затем
взлетает в
воздух завод
Нобеля в Крюммеле,
через
несколько
дней взрыв нитроглицеринового
завода
потряс США, а
потом начали
гибнуть и
корабли,
перевозившие
взрывчатое
масло. Эти
несчастные
случаи
обросли
лавиной
самых
невероятных
слухов,
подхваченных
и раздутых
газетами.
Началась
паника.
Многие
страны
приняли
законы, запрещающие
производство
и перевозку
нитроглицерина
и содержащих
его веществ
на своих территориях.
Уединившись
в
лаборатории,
Нобель искал
выход из,
казалось бы,
безнадежного
положения.
Прежде всего,
он еще раз,
шаг за шагом
тщательно
проследил
все стадии
производство
нитроглицерина
и разработал
свод правил,
гарантирующих
безопасность
его получения.
С тех пор на
заводах
Нобеля
больше не
было взрывов.
Альфред
видел и
другой существенный
недостаток
нитроглицерина
– неудобство
и
непривычность
жидкой
взрывчатки. Поэтому
он решил
применять ее
в смеси с
твердыми – сыпучими
или
пористыми
веществами.
Он пропитывал
нитроглицерином
бумагу,
смешивал его
с опилками,
ватой, углем,
гипсом, кирпичной
пылью. В
конце концов
он нашел то,
что искал.
Идеальным
материалом
для смешения
с
нитроглицерином
оказался
кизельгур –
рыхлая
светло-коричневая
порода,
настолько мягкая,
что даже
пальцами
разминается
в порошок. Кизельгур
(он имеет и
другие
названия –
диатомит,
инфузорная
земля, горная
мука) образуется
при
осаждении на
дно водоемов
кремневых
скорлупок
крошечных
водорослей.
Инфузорную
землю можно
найти на дне
почти каждого
озера.
Девяносто
процентов ее
объема
приходится
на поры,
способные
жадно впитывать
нитроглицерин.
Нобель
быстро понял
выгоды этого
материала –
легко,
пористого,
инертного,
дешевого,
доступного.
Весь 1865 год
изобретатель
совершенствовал
и испытывал
новую взрывчатку,
а в следующем
году
представил
ее на суд общественности
на рекламных
демонстрациях
в Гамбурге и
других
городах
Европы.
Специалисты
не могли
поверить
своим глазам:
неукротимый
нитроглицерин,
попадая в поры
инфузорной
земли,
приобретал
смирный нрав.
Новое
вещество
было похоже
не свежий
торф и вело
себя так же
безобидно.
Его можно
было безо
всякого
страха
встряхивать,
швырять,
поджигать, и
в то же время
по мощности
оно лишь
немногим
уступало
нитроглицерину
и в пять раз
превосходило
добрый старый
порох!
Недаром
Нобель дал
ему название
«динамит» - от
греческого «сила».
В 1867 г. «динамит
или
взрывчатый
порошок
Нобеля»
патентуется
в Англии,
затем в
Швеции, России,
Франции,
Германии. США
и других
странах.
Будничная
работа
ученого не
всегда может взволновать
читательскую
публику. И
тогда
появляются
на свет
легенды,
окутывающей покровом
романтики
или сводящие
к простой удаче
планомерные
исследования.
Не избежала этой
участи и
история
создания
динамита. По
традиционной
легенде,
получившей
хождение еще
при жизни
изобретателя,
Нобель пришел
к мысли о
динамите
совершенно
случайно,
заметив, как
нитроглицерин,
вытекший из разбитой
бутыли,
пропитал
мягкую кизельгуровую
упаковку. Сам
Нобель,
которого
всегда возмущали
подобные
домыслы,
высказался
по этому
оводу вполне
определенно:
«Я
безусловно
никогда не
замечал ни
одной случайной
утечки
нитроглицерина
в кизельгуровую
упаковку в
таком
количестве,
чтобы
образовать
пластичный
или хотя бы
влажный
материал, и
идея такой
случайности
изобретена,
должно быть,
теми, кто
принимает
предположения
за действительность.
Что в самом
деле
привлекло
мое внимание
к
использованию
инфузорной
земли для динамита,
так это ее
чрезмерная
легкость, что
свидетельствует,
разумеется, о
ее большой
пористости. Следовательно,
динамит
появился не в
результате
случайности,
а потому, что
я с самого
начала видел
недостатки
жидкой
взрывчатки и
искал способы
им
противодействовать.»
Так
Альфред
сделал самое
известное
свое изобретение.
Весть о нем,
как эхо от
взрыва, облетела
все
континенты.
Сначала
странная взрывчатка
была
встречена с
недоверием. Само
сознание, что
в ней
содержится
нитроглицерин,
вызывало
опасение. Но,
благодаря
настойчивости
Нобеля, лед
недоброжелательства
был сломан.
Взрывая
преграды на
своем пути,
динамит
начал
победное
шествие по
всему миру.
Несмотря на
то, что в некоторых
странах
динамит, как «содержащее
нитроглицерин
вещество»,
подпадал под
действие принятых
ранее
ограничений,
и перевозка
его по
железным
дорогам и на
судах была
запрещена,
ничто не
могло
остановить
его распространения.
Ящики с надписями:
«Осторожно,
стекло!» или «Не
бросать,
фарфор!» в
подозрительно
больших
количествах
отправлялись
на рудники и
строительные
площадки. И
каждый, кто
хоть однажды
пользовался
динамитом,
посылал
новые, еще
более
крупные
заказы. К
тридцатичетырехлетнему
Нобелю
пришла слава,
пришло
богатство. В 1868
г. Шведская
Академия наградила
Альфреда и
его отца
золотой медалью
«за заслуги в
использовании
нитроглицерина
как
взрывчатого
вещества».
Так старый Эммануил
все же узнал
в последние
годы своей жизни
достаток и
почести.
Скончался он
3 сентября 1872 г.,
ровно через
шесть лет
после геленборгской
трагедии.
Динамит
– дробящая, а
не
метательная
взрывчатка, и
он не мог
заменить
порох в
военном деле.
Но там, где
надо было
созидать, а
не убивать,
он не знал
себе равных.
Горное,
строительное,
дорожное
дело смогли,
наконец,
принять
вызов, брошенный
им
технической
революцией.
Железные
дороги
семимильными
шагами побежали
по
континентам,
туннели
просверлили
непроходимые
прежде
горные
перевалы, реки
изменили
свои русла,
каналы
соединили между
собой моря.
Динамит стал
могучим союзником
пара в
преобразовании
планеты.
Еще
при жизни Нобеля
его
изобретение
позволило
предпринять
крупнейшие
стройки века.
К их числу относится
и знаменитый
Сен-Готардский
перевал, 324
моста и 80
туннелей
которого (в
том числе и
легендарный
пятнадцатикилометровый
«Большой
туннель»,
пробитый
сквозь
сплошной гранитный
массив) не
могли бы быть
сооружены
без динамита.
Динамитная
держава и ее
король
В 1867 г.,
когда Нобель
взял патент
на свой взрывчатый
порошок, его
фабрика
произвела
всего 11 тонн
динамита, и в
первые годы
усилия Альфреда
были
направлены
на рекламу
своего
изобретения,
которое,
впрочем, рекламировало
само себя. За
семь лет
производство
динамита на
заводах
Нобеля
выросло в
триста раз!
Очень быстро
Нобель из
мелкого
коммерсанта
превращается
в могущественного
промышленника.
За семь лет в
Германии, Швеции,
Италии, США,
Норвегии,
Германии,
Португалии и
других
странах им
было
построено семнадцать
заводов, из
них девять
выросли только
за последние
два года.
Скоро на
предприятиях
Нобеля
производилось
больше взрывчатых
веществ, чем
на всех
государственных
пороховых
заводах мира,
вместе
взятых.
Несмотря
на очевидные
достоинства
динамита,
организация
его
производства
встречала
порой
серьезные
препятствия.
Примером
тому служат
попытки
Нобеля
построить динамитные
заводы во
Франции.
Производство
взрывчатых
веществ во
Франции было
государственной
монополией и
находилось в
руках
Управления
порохов и
селитр. Поэтому
французские
власти не
торопились с
разрешением
на
строительство
динамитных заводов.
Однако
вскоре они
вынуждены
были в этом
раскаяться.
Война с
Пруссией привела
доводы в
пользу
динамита
более убедительные,
чем мог их
привести
Нобель. Немецкие
саперы с
легкостью
взрывали
французские
крепости и
мосты.
Суровый урок,
преподанный
пруссаками,
заставил
отбросить побочные
соображения,
и Леон Гамбетта,
новый военный
министр,
распорядился
немедленно
начать
производство
взрывчатого
порошка.
Не
слишком
благосклонно
было
встречено новое
взрывчатое
вещество и
туманным
Альбионом.
Под
давлением
местных
производителей
пороха
парламент
запретил «производство,
импорт,
продажу и
транспорт
нитроглицерина
и любого другого
вещества,
содержащего
нитроглицерин,
в пределах
Великобритании».
Однако
Англия,
ведущая
промышленная
держава мира,
нуждалась в
динамите
больше, чем какая-либо
другая
страна, и все
запреты оказались
бессильными
перед
объективной
необходимостью.
В законе
удалось
найти
лазейку.
Пользуясь
тем, что по
древним
традициям в
Шотландии не
действует
английская
юрисдикция,
Нобель организовал
в 1871 г.
Британскую
динамитную
компанию. Она
построила
колоссальный
завод,
который удовлетворял
10% мировой
потребности
во взрывчатых
веществах. В
самой Англии
до 1893 года, когда
были сняты
запреты,
динамит
развозили на
подводах.
Эти
беспокойные
годы – как,
впрочем, и
всю свою
жизнь, «самый
богатый
бродяга
Европы»
проводит на
колесах. У
него нет
семьи, нет
корней, ничто
не привязывает
его к одному
месту.
Поэтому не
только коммерческие
дела толкают
Нобеля к
странствиям.
В конце
концов он мог
бы поручить
свои
заграничные
операции доверенным
лицам. Но
какая страна
– «заграница»
для этого космополита?
Швеция –
место его
рождения; в
России живут
его братья и
многочисленные
друзья, в
русские
предприятия
им вложены
значительные
средства; в
Германии –
его крупнейшая
фирма и
технический
центр; в
Париже его
дом и
лаборатория;
в Шотландии –
его завод и
летняя
усадьба; в
Швейцарии –
его вилла, и
во всех
странах мира
– его
предприятия.
Одинаково
свободно он
говорит на
любом языке
и, кажется, ни
одной стране
не отдает
предпочтения.
«Моя родина
там, где я
работаю, а
работаю я повсюду».
Во
второй
половине
семидесятых
годов сеть
нобелевских
предприятий
разрослась
настолько,
что они стали
конкурировать
не только с
другими фирмами,
но и между
собой. Перед
их
владельцем стала
сложная
задача –
навести
порядок в собственном
доме.
Динамитный
король
принялся за
объединение
своих
владений. В 1886 г.
эти усилия завершились
созданием
двух
гигантских
международных
трестов –
Англо-Германского
и Латинского.
Первому из
них
принадлежало
47 предприятий
в Англии,
Германии,
Мексике, Бразилии,
Чили и
Австралии.
Латинский
трест
объединял 28
заводов во
Франции,
Италии, Швейцарии,
Испании,
Алжире,
Тунисе и
других странах.
В год смерти
Нобеля в
различных
странах мира
действовало
93 его
предприятия,
производивших
не только
динамит, но и
сопутствующие
материалы:
азотную
кислоту, глицерин,
удобрения,
медные
сплавы,
проволоку, кабель,
нитроглицерин,
нитроцеллюлозу
и все виды
взрывчатых
веществ и
детонаторов.
Кроме
предприятий
Нобеля,
десятки
заводов получали
продукцию по
его патентам.
Не
лишена
интереса
дальнейшая
судьба основанных
Нобелем
предприятий.
Английский
динамитный трест
объединился
с двумя
другими
крупными
компаниями,
образовав
могущественную
корпорацию «Империал
кемикл индастриз»,
существующую
и поныне и
являющуюся
одной из
десяти
крупнейших
монополий
мира. В ее Нобелевском
отделении
работают
десять тысяч
человек. Германский
Нобелевский
трест стал
составной
частью
всемирно
известного «ИГ-Фарбениндустри».
Большинство предприятий
бывшего
Латинского
треста составляют
теперь
французский
трест «Сосьете
Нобель-Бозель».
В 1865-73 гг.
главный штаб
Нобеля
находился в
Гамбурге, где
находились
его главный
завод и
лаборатория
и оттуда ему
удобнее было
руководить
предприятиями
в Германии,
Швеции,
Австрии,
Шотландии.
Однако, после
того как
деятельность
Альфреда приобрела
широкий
международный
размах, он
перенес свою
ставку в
Париж. Не
только
красота
этого города
и романтические
воспоминания
юности
привлекли
туда Нобеля.
Столица
Франции была
в те годы
оживленным
международным
культурным,
торговым и
промышленным
центром.
Парижские
банки диктовали
курс мировых
валют, биржа
уступала по размаху
операций
только
лондонской.
Не случайно
именно в
Париже была
проведена
первая
Всемирная
промышленная
выставка.
Человек
такого ранга,
как Нобель,
должен был
вести образ
жизни,
подобающий
его состоянию
и общественному
положению.
Поэтому он
покупает фешенебельный
особняк с
садом и
конюшнями в
одном из
аристократических
кварталов города,
на
Малахов-авеню,
близ площади
Этуаль. Этот
дом стал
своего рода
представительством
динамитной
державы, где
ее властелин
принимал
банкиров,
дипломатов,
министров,
художников,
писателей.
Однако даже в
зените славы
ничто в
облике и
поведении
Нобеля не
выделяло его
среди прочих
смертных. На
его парадных
приемах
новички
никак не
могли поверить,
что
невысокий,
просто
одетый
незаметный
человек в
углу – это и
есть
знаменитый
хозяин дома,
а блестящий
всесильный
депутат и министр,
окруженный в
центре зала
тесной толпой
влиятельных
гостей, -
всего лишь
компаньон и
управляющий
некоторыми
предприятиями
Нобеля.
К
этому
времени
Альфред уже
преодолел
свою
природную
застенчивость
и в обществе
был
неизменно
приветлив,
любезен, внимателен
к женщинам,
которым не
забывал сказать
комплимент
или
преподнести
цветы. Во
время его
приемов
подавались
изысканные
блюда и рекой
лилось
шампанское,
но сам Нобель
всю жизнь
придерживался
строгой
диеты, не пил,
не курил и не
садился за
карточный
стол.
В
доме на
Малахов-авеню
не было хозяйки:
Нобель
никогда не
был женат. В 1876
г. он сделал
предложение
своей
сотруднице –
графине
Берте Кинской.
Полученный
им отказ не отразился
на их
дружеских
отношениях,
сохранившихся
до конца
жизни.
Общественная
деятельность
Берты (по
мужу фон Зуттнер),
ставшей
впоследствии
активной
пацифисткой,
в некоторой
мере
повлияла на
убеждения
Нобеля. Берта
фон Зуттнер
стала одной
из первых,
кто получила
Нобелевскую
премию мира.
В 1893 г.,
еще до
составления
своего
знаменитого
завещания, он
обращается к
Берте с таким
письмом:
«Я
хотел бы
оставить
часть моего
состояния в
качестве
фонда для
создания
премий, чтобы
присуждать
их раз в пять
лет мужчине
или женщине,
которые
внесут
наибольший вклад
в
осуществление
мира в Европе
(скажем,
шесть раз,
потому что
если в
течение тридцати
лет не
удастся
изменить
существующее
общество, то
мы неминуемо
придем к
варварству).
Я не говорю о
разоружении,
так как к этому
идеалу мы
можем
приблизиться
лишь медленно
и осторожно…
Но мы можем и
должны быстро
прийти к
тому, что все
государства
взаимно
объединятся
против
нарушителя
мира. Это
явилось бы
средством
сделать
войну невозможной
и обуздать
самую
воинственную
и неразумную
державу. Если
бы
Тройственный
Союз включал
бы все
государства
вместо трех,
мир был бы
обеспечен на
столетия.»
Облику
Нобеля была
присуща
очень редкая
для того
времени и
очень
близкая
времени нашему
черта: он
ненавидел
войну, «этот
ужас ужасов и
величайшее
из всех
преступлений».
Взгляды его в
этом
отношении
противоречивы,
пацифизм
довольно
пассивен, но
искренность
мирных
устремлений
не подлежит
сомнению. В
жестокий век
захватнических
войн он
мечтает о
мирном
спокойном
будущем, хотя
и знает, что
наступит оно
нескоро: «Чем
больше я
слышу грохот
пушек, чем
чаще вижу,
как льется
кровь,
узаконивается
грабеж и
освящается
револьвер,
тем более
живой и сильной
становится
эта моя мечта».
Нобель
учредил
специальную
премию мира,
однако
именно то,
что должно
было бы более
всего
возвеличить
имя Альфреда,
нанесло ему
немалый вред.
Политические
интересы и
симпатии
здесь
неизбежны, и
премией мира
иногда
поощрялись
агрессоры.
К своим
многочисленным
орденам,
почетным титулам
и отличиям он
относился с
юмором:
«Мои
награды мне
дали не за
взрывчатые
вещества.
Шведский
орден
Полярной
звезды я
заслужил
благодаря
своему
повару, чье
искусство
угодило одной
высокопоставленной
особе.
Французский
орден я
получил
благодаря
близкому знакомству
с министром,
бразильский
орден Розы —
потому что
меня
случайно
представили
бразильскому
императору.
Что же
касается
знаменитого
ордена
Боливара, то
я удостоился
его потому,
что мой друг
хотел
показать, как
добываются
там ордена».
Лишь
оспаривание
его
изобретательских
прав всегда
задевало
самолюбие
Нобеля, и он
не упускал
случая
поиздеваться
над
тугодумами
из патентных
бюро, отказывавшихся
иногда
признать
справедливость
его
требований:
«Если
бы они
существовали
во времена
Уатта, он бы
никогда не
получил
патента на
свое изобретение.
Они бы
сказали ему,
что вода
известна, пар
известен, его
конденсация
известна, и,
следовательно,
было бы
абсурдно
называть
паровую
машину изобретением».
Нобель
был
блестящий и
остроумный
собеседник,
но всю жизнь
предпочитал
уединение. Он
не имел даже
личного
секретаря и писал,
копировал и
регистрировал
все письма
собственноручно
— немалая
работа, если
учесть его
занятость. Он
применял
своеобразную
классификацию
личных писем:
«От мужчин», «От
женщин» и «Письма
с просьбами».
Последняя
связка была
значительно
толще других.
Однажды
Нобель
осведомился
у своей кухарки,
выходящей
замуж, какой
свадебный
подарок она
хочет от него
получить.
Девушка сначала
смутилась,
потом
набралась
смелости и попросила
подарить ей «столько,
сколько
господин
Нобель
зарабатывает
за один день».
Удивленный
необычной
просьбой,
Нобель
пообещал ее
исполнить и с
интересом
принялся за
расчеты. В
день свадьбы
невеста
получила сорок
тысяч
франков –
сумму,
достаточную,
чтобы
прожить ей до
конца своих
дней.
При жизни
Нобеля не
было сделано
ни одного его
портрета.
Каждый раз,
когда он
бывал в
Петербурге, Людвиг
просил брата
позировать
их общему другу,
знаменитому
художнику
Владимиру Егоровичу
Маковскому,
но Альфред
неизменно отказывался.
Зато во всей
полноте
предстает
перед нами
его
многогранный
внутренний
облик.
Оставшиеся
после него
тысячи писем,
всегда с
безупречным
литературным
изяществом написанные
на языке
адресата,
создают яркий
образ
неутомимого
труженика,
разностороннего
ученого,
образованного
мыслителя,
энергичного
организатора,
проницательного
ироничного
человека,
понимающего
людские
недостатки и
умеющего
относиться к
ним
снисходительно.
Многие их
строчки
пронизаны
пессимизмом,
вызванным
постоянным
одиночеством:
«Последние
десять дней я
болел и
должен был оставаться
дома в
обществе
только лакея.
Никто даже не
справлялся
обо мне.
Кажется, мне
теперь
гораздо хуже,
чем полагает
врач, так как постоянная
боль упорно
не оставляет
меня. К тому
же мое сердце
тяжело, как
свинец. Когда
в возрасте
пятидесяти
четырех лет
тебя оставляют
таким
одиноким на
свете и только
наемный
слуга добр к
тебе, тогда
приходят
тяжелые
мысли —
тяжелее, чем
большинство
людей могут
себе
представить...»
Лишь
книги всегда
оставались
любимыми друзьями
Нобеля. Очень
часто
цитирует он в
письмах
Шелли,
Байрона,
Ибсена, Гюго
(с которым
был хорошо
знаком
лично). Из
русских
писателей он
больше всего
любил
Тургенева.
Гостям
парижского
особняка
Нобеля бросались
в глаза
только
парадные
апартаменты, оранжереи
для орхидей и
конюшни для
породистых
лошадей. Но,
подобно
замку Синей
Бороды, этот
дом имел заветные
покои, о
существовании
которых посторонние
даже не имели
представления.
Лишь
посвященные
знали, что
здесь, в
маленькой, но
хорошо
оборудованной
домашней
лаборатории
неутомимо
работают два
химика — сам Нобель
и его
ассистент Ференбах,
опытный и
добросовестный
исследователь,
сотрудничавший
со своим
патроном
восемнадцать
лет.
В Париже
экспериментатор
вернулся к
своей
заманчивой
идее
объединить
два самых мощных
взрывчатых
вещества:
нитроглицерин
и пироксилин
(каждый из
которых в
отдельности
применяться не
может).
Сначала была
создана
новая удивительная
взрывчатка —
гремучий
студень. Это произошло
в 1875 году.
Гремучий
студень
сразу
получил
широкое распространение.
Благодаря
ему
строительство
Большого Сен-Готардского
туннеля было
закончено на
три года раньше
срока.
Гремучий
студень не
боится воды и
оказался
незаменимым
при взрывах
под водой и в
обводненных
скважинах и
пластах. Динамиты
тоже стали изготовляться
на основе желатинированного,
загущенного
нитроглицерина
и благодаря этому
приобрели
большую устойчивость
и
безопасность.
Такие
динамиты, так
же, как и
гремучий
студень,
применяются
и в наши дни.
Пришло
время
заменить и
черный или
дымный порох.
Шесть
столетий
дымный порох
исправно
служил человеку,
но в XIX веке
стало ясно, что
ему пора
уходить на
заслуженный
отдых. В
одной из
своих
публичных лекций
Альфред
Нобель так
отозвался о
достоинствах
и
недостатках
дымного
пороха:
«В шахте он
дробит без
метания; в
ружье толкает
пулю без
дробления; в
артиллерии
служит обеим
целям; в
фейерверке
спокойно
горит без взрыва...
Но, как
прислуга на
всё, он лишен
совершенства
в каждом
отдельном случае,
и
современная
наука
постепенно
теснит его
владения». К
середине XIX
века были
разработаны
разные варианты
бездымного
пороха, но
все они страдали
серьезными
недостатками.
В 1887 году
Нобель
создал
наконец
долгожданный
бездымный
порох,
мощный,
надежный,
безопасный.
Однако
единственное
крупное
изобретение
военного
характера не
принесло его творцу
удачи. В
Париже
обвинили
Нобеля во враждебной
деятельности
против
Франции, а в
Англии
началось
долгое и
неприятное
разбирательство
о патентных
правах и
приоритете.
Эта тяжба
больно
ранила
самолюбие
Нобеля. Между
тем
изобретателя
ждали новые
удары. В 1888 году
в Канне умер
его брат
Людвиг. Мировая
печать часто
путала двух
могущественных
магнатов, и
многие
газеты
поспешили
посвятить
Альфреду
некрологи,
которые он
прочел со
смешанным
чувством
горечи и
любопытства.
В следующем
году Нобель
потерял
последнего
близкого
человека —
свою мать, к
которой он
был горячо
привязан. В
полном
одиночестве
он встретил
новую грозу,
которая
обрушилась
на него через
несколько
месяцев:
директора
его
французской
компании,
увлекшись незаконными
биржевыми
операциями,
чуть не
привели ее к
финансовому
краху.
Весть об
этом застала
Нобеля в
Гамбурге. Сначала
он считал
себя
полностью
разоренным и
собирался даже
просить
место химика
на одном из
своих немецких
заводов. Но
убытки
оказались не
столь
значительными.
Нобель
распутал
дело со
свойственной
ему энергией
и решительностью.
Потери были
восполнены
займами. Все члены
правления
компании
были смещены.
Алчные директора,
которым
Нобель ранее
безусловно
доверял, и
чья
продажность
огорчила его
больше, чем потеря
нескольких
миллионов,
были заменены.
Тем
временем во
Франции не
прекращалась
травля
Нобеля,
которому не
могли простить
его
бездымный
порох,
который начали
производить
другие
страны. Его
домашняя
лаборатория
и частные
полигоны для
испытания
оружия были
закрыты, а их
имущество конфисковано
под
предлогом,
что проводившиеся
там работы «угрожали
безопасности
Франции». В
борьбу
против
Нобеля
включились и
смещенные им
директора,
среди
которых были
влиятельные
сенаторы. В
этих
условиях
Нобель не мог
больше
оставаться в
Париже. Уже
немолодой,
тяжело
больной,
одинокий,
обманутый теми,
кому он
доверял,
измученный
тяжбами, осаждаемый
клеветниками,
он решил
оставить дела
и покинуть
город, бывший
ему родным
домом
восемнадцать
лет.
В 1891 году он
переселился
в Италию.
Здесь, в курортном
городке
Сан-Ремо на
берегу
Средиземного
моря, он
купил
красивое
имение, окруженное
большим парком.
Оно
называлось
первоначально
«Мое гнездо», но,
когда один из
знакомых
Нобеля
шутливо заметил,
что в гнезде
должны жить
две птицы, а не
одна, хозяин
изменил
название на «Вилла
Нобель».
Покидая
Париж, Нобель
принял еще
одно важное
для себя
решение:
«Я сыт
по горло
торговлей
взрывчаткой,
где вечно
приходится
иметь дело с
несчастными
случаями,
ограничениями,
канцелярской
волокитой,
педантами,
бравированием
и подобной
чепухой. Я
мечтаю о
покое и хочу
посвятить
себя научным
исследованиям,
что невозможно,
когда каждый
день
приносит
новые
тревоги... Я хочу
абсолютно
удалиться от
дел. Для меня
пытка
выступать
примирителем
в гнезде стервятников.
Нет никакой
причины для
того, чтобы я,
никогда не
учившийся
коммерции и
ненавидящий
ее всем
сердцем,
занимался
этими делами,
в которых я
разбираюсь
немного
больше, чем
человек с
луны».
Перед
переездом в
Сан-Ремо
Нобель вышел
из правлений
всех
компаний, в
которых он
состоял. Из
Парижа уехал
промышленный
магнат, в Сан-Ремо
прибыл
любознательный
ученый. В тени
апельсиновой
рощи, среди
цветов,
которые
Нобель так
любил и
которыми
окружал себя
всю жизнь, он
снова строит
себе
лабораторию -
уже третью по
счету. В ней
развертываются
широкие
исследования.
Интересы его
не
ограничиваются
взрывчатыми
веществами.
Он
разрабатывает
новые виды
артиллерийского
оружия; ищет
и находит
новые
растворители
для
нитроклетчатки;
по примеру
знаменитого
французского
химика Анри Муассана
(впоследствии
нобелевского
лауреата) пытается
получить
искусственные
драгоценные
камни;
работает над
улучшением
телефона,
фонографа,
ламп
накаливания;
изыскивает
новые виды
легких
сплавов;
изобретает и конструирует
летательные
аппараты, в
том числе
крупную
ракету («воздушную
торпеду»),
пролетевшую
четыре
километра;
пробует — и не
без успеха —
получить
искусственное
волокно;
предлагает
идею
аэрофотосъемки;
исследует
электрохимические
методы
производства
соды и
поташа;
разрабатывает
теорию горения
пороха.
В
Сан-Ремо
Нобель снова
работает
один. С 1893 года
ему помогает
молодой
способный
шведский
инженер Рагнар
Сульман.
Этот
скромный
честный
человек стал
преданным другом
Нобеля, а
впоследствии
его душеприказчиком,
его
биографом,
главным
борцом за исполнение
его
последней
воли,
основателем
Нобелевского
фонда. Может
быть, премии
так и не были
бы учреждены,
если бы не
настойчивость
и энергия Сульмана.
Завершил он
свою карьеру
шведским
послом и
старейшиной
дипломатического
корпуса в 1950-е
годы в
Москве.
Уединение
в Сан-Ремо не
было
затворничеством.
Король
отрекся от
престола, но
от этого не
перестал
быть королем.
Он сохраняет
решающее
влияние в
своих
компаниях
как главный
держатель
акций, а
также в силу
своих связей
и авторитета.
Бесчисленные
письма зовут
его во все
края света,
беспокойный
характер
снова влечет
в путь.
Нобель часто
и надолго
покидает
свое гнездо,
и тогда
газеты не
успевают
следить за
его
передвижениями.
Одна столица
сменяет
другую:
Лондон, Петербург,
Вена,
Стокгольм,
Париж,
Брюссель
Берлин, Рим…
Однако
всякий раз
извилистые
маршруты путешествий
приводят его
в Сан-Ремо.
Бури,
бушевавшие
над его
головой в
последние годы,
утихли.
Страсти,
кипевшие
вокруг биржевого
скандала,
улеглись;
дело о
бездымном порохе
было забыто;
тяжба в
Англии
закончена;
заводы
Нобеля
процветали и
приносили ему
все большие
доходы;
тяготы
администрирования
больше не
беспокоили
его.
Казалось, ничто
теперь не
может ему
помешать
посвятить
свои дни
плодотворным
научным
изысканиям,
счастливому
безмятежному
отдыху. Но этих
дней у Нобеля
оставалось
очень
немного. Здоровье
его резко
ухудшалось.
Когда больному
становилось
особенно
плохо, врачи
предписывали
ему внутрь...
нитроглицерин.
Однако старый
знакомый
Нобеля, с
которым он
работал сорок
лет и который
принес ему
известность
и богатство,
не мог
вернуть ему
здоровья. Для
облегчения
сердечного
приступа
нужна всего
одна капля
этого
лекарства, но
все фабрики
Нобеля были
уже не в
силах
отдалить
неотвратимый
конец.
Изобретатель
работал до
последнего
часа. 7 декабря
1896 года он
выразил в
письме к
другу сожаление,
что не может
продолжать
работу над
новой
взрывчаткой:
«К несчастью,
мое здоровье
опять плохо,
но как только
смогу, я
снова
вернусь к
интересующему
нас предмету».
Письмо
осталось
неотправленным.
Через несколько
минут он был
поражен
кровоизлиянием
в мозг, и 10
декабря
скончался.
Его останки
были
перевезены в
Швецию и
после
кремации с
почестями
помещены 29
декабря в
семейную
могилу на
стокгольмском
Северном
кладбище, где
были
похоронены его
родители и
младший брат
Эмиль-Оскар.
Нобель
встретил
свой
смертный час,
как и жил, — в
полном
одиночестве.
Как он и
предвидел,
рядом с ним не
было «близкого
друга или родственника,
чья добрая
рука закроет
в назначенный
день глаза и
прошепчет
мягкие и сердечные
слова
утешения».
Биографии
замечательных
людей не
кончаются их
смертью –
иначе эти
люди не были
бы замечательными.
По отношению
к Нобелю это
справедливо
более, чем к
кому-либо
другому, потому
что именно со
смертью к
нему пришла
подлинная
слава. Он был
достаточно
знаменит и
при жизни, но
то была или
недолговечная
газетная
популярность
мультимиллионера,
или
сдобренная
баснями
известность
изобретателя.
Недели и годы
затворничества
в лабораториях
оставались
незамеченными
публикой;
результаты
теоретических
исследований
и опасных
экспериментов
становились
достоянием лишь
немногих
специалистов.
Жизнь
и работа
Нобеля –
свидетельство
глубины его
ума, смелости
в поисках,
настойчивости
в реализации
своих идей.
Его
завещание обнаружило
нечто
гораздо
большее –
величие души,
что только и
дает право на
истинное
бессмертие.
Неоднократно
делались
попытки
очернить мотивы,
побудившие
изобретателя
завещать
свое
состояние
для
поощрения
ученых, писателей,
борцов за
мир.
Ограниченные
филистеры не
могли понять,
как можно «за
просто так»
отдать все
свои кровно
нажитые
денежки, и
притом не малые,
на такое
химерическое,
не
приносящее прибыли
предприятие,
как
международные
премии. И
тогда
родились «психологические»
объяснения
мотивов
этого шага,
глубокомысленные
рассуждения
о «комплексе
вины» перед
человечеством
страдающего
шведского
капиталиста,
который
решил хотя бы
частично сгладить
ее, «сквитать
свой долг»,
возвратив
деньги,
нажитые на
производстве
«смертоносной
взрывчатки».
Раз
появившись,
эта утка
стала
порхать из одной
газеты в
другую и
свила себе
гнезда во
многих
книгах и
статьях о
Нобеле.
Между
тем,
вздорность
этой
сентиментальной
легенды
очевидна – и
не только
потому, что
она не
опирается ни
на один
документ.
Заводы
Нобеля
производили
главным
образом мирную
продукцию.
Единственное
крупное изобретение
военного
характера –
нитроглицериновый
бездымный
порох – было
сделано
Нобелем в
последние
годы его
жизни – как
раз тогда,
когда его
должна была «мучить
совесть». К
тому же,
баллистит,
как правило,
производился
не заводами
Нобеля, а
государственными
предприятиями
по его
лицензиям.
Прибыль от
военных
заказов
составляла
даже в последние
годы менее
одной
десятой доли
доходов Нобеля.
К
артиллерийскому
оружию
изобретатель
начинает
проявлять
научный
интерес
также в конце
своей жизни,
уже в
Сан-Ремо.
Последний
его патент –
новый вид
пороха.
Последняя крупная
сделка (за
два года до
смерти) – покупка
военно-механического
завода в
Швеции. Это
предприятие,
за
расширение и
реконструкцию
которого он
немедленно
принялся, не успело
принести ему
ни кроны
прибыли. Невозможно
объяснить,
почему
Нобель
ступил на стезю
военного
инженера
именно тогда,
когда он,
якобы, более
всего
чувствовал
свою вину
перед
человечеством.
Трудно
заподозрить
его и в
тщеславии.
Человек,
постоянно
избегавший
суетных
почестей при
жизни, не мог
желать их и
после смерти.
В его
завещании ни
слова не
говорится о
бюстах,
памятниках,
мемориальных
церемониях,
золотых
медалях с его
изображением,
о каких-либо
обязательствах
лауреатов
перед ним или
его
потомками. Благородные
мотивы,
руководившие
Нобелем при
составлении
завещания,
естественно
вытекали из
его
характера и
образа жизни
и не нуждаются
в каких-либо
истолкованиях
и притянутых
объяснениях.
Нобель
не сразу
пришел к
мысли об
учреждении
премий. В
последние
годы жизни он
сделал три
весьма
различных
завещания.
Первые два,
составленные
в 1889 и в 1893 гг., были
им
впоследствии
отменены.
Поздней осенью
1895 г. Нобель
провел два
месяца в
Париже и в доме
на
Малахов-авеню
разработал
подробности
своего
окончательного
завещания. Этот
документ на
четырех
страницах,
написанный
Нобелем
собственной
рукой, был
составлен
без помощи
юристов, что
привело
впоследствии
к серьезным
осложнениям.
Завещание
было
подписано 27
декабря в присутствии
четырех
свидетелей и
передано на
хранение в
Стокгольмский
банк. Оно
гласило:
«Я,
нижеподписавшийся
Альфред Бернхард
Нобель, после
зрелого
размышления
настоящим
заявляю, что
моя
последняя
воля относительно
собственности,
которую я
могу оставить
в момент мой
смерти,
такова:
…Все
мое
оставшееся
имущество
должно быть использовано
следующим
образом.
Капитал
должен быть
вложен моим душеприказчиком
в надежные
бумаги и будет
составлять
фонд,
проценты от
которого должны
ежегодно
распределяться
в форме премий
тем, кто в
течение
предшествующего
года
принесет
наибольшую
пользу
человечеству.
Вышеупомянутые
проценты
должны быть
распределены
следующим
образом: одна
часть тому,
кто сделает
наиболее
важное
открытие или
изобретение
в области
физики; одна
часть тому, кто
сделает
наиболее
важное
открытие или усовершенствование
в области
химии; одна часть
тому, кто
сделает
наиболее
важное
открытие в
области
физиологии
или медицины;
одна часть
тому, кто
создаст в
области
литературы наиболее
выдающуюся
работу
идеалистической
тенденции; и
одна часть
тому, кто
внесет
набольший
или
наилучший
вклад в дело,
способствующее
братству
между
народами,
уничтожению
или
сокращению
существующих
армий, поддержке
и поощрению
мирных
конгрессов. Премии
по физике и
химии пусть
будут присуждаться
Шведской
академией
наук; за
физиологические
или
медицинские
работы
Каролинским
институтом в
Стокгольме;
за
литературные
работы – Стокгольмской
академией;
премии для
борцов за мир
– комитетом
из пяти
человек,
выбираемых
норвежским
стортингом.
Мое особое желание,
чтобы при
присуждении
премий не принималась
во внимание
национальность,
какова бы она
ни была, и
чтобы премию
получал
наиболее
достойный,
будет ли он
скандинав
или нет.»
Исполнителями
завещания
Нобель
указал Рагнара
Сульмана
и еще одного
шведского
инженера.
Как
это ни
странным
теперь
покажется,
мир принял
весть о воле
Нобеля не с
признательностью,
а с
недоверием и
даже возмущением.
Родственники
покойного
были еще в Сан-Ремо,
когда туда
пришло
письмо с
полным текстом
завещания.
Для них, и
особенно для
Эммануила,
сына Людвига,
главы
нефтяной
компании в
Баку и
хозяина
механического
завода в
Петербурге,
это
завещание
было неожиданным
и тяжелым
ударом. Его
дядя владел
весомым
пакетом
акций в
русских
предприятиях,
и потеря этой
доли
состояния
создавала серьезную
угрозу
петербургскому
дому Нобелей
и их фирме.
Тем не менее,
Эммануил
посоветовал Сульману,
растерявшемуся
от сложности
завещанных ему
обязанностей,
твердо
придерживаться
воли
покойного. «Вы должны
всегда помнить,
- сказал он, -
что русские
называют
исполнителя
завещания «душеприказчик»,
«представитель
души». Вы
должны
пытаться
действовать
соответственно
с этим
смыслом.»
Даже
при беглом
прочтении
завещания Сульман
понял, что
ему
предстоит
разрешить
почти непреодолимые
трудности.
Главный
юридический
наследник,
указанный
завещателем,
- Нобелевский
фонд, - не
существовал,
его только
следовало
создать;
организации,
на которые
была возложена
обязанность
присуждать
награды,
могли и не
согласиться
принять на
себя эту
ответственность
– тем более,
что в завещании
не были
указаны ни
характер
компенсации
их труда, не
методы выбора
кандидатов,
ни способы
действия в
том случае,
если достойный
кандидат не
будет найден.
Трудно было
установить
официальное
местожительство
завещателя,
и,
следовательно,
не было ясно,
суд какой
страны
должен
подтвердить
действительность
завещания. Состояние
Нобеля было
вложено в
предприятия
многих стран,
главным образом,
Франции,
Германии,
Швеции и
России, а также
Шотландии,
Англии,
Италии,
Норвегии и других
государств, в
каждой из
которых действовали
свои законы и
юридические
нормы.
Скоро
возникли
трудности и
другого рода.
Публикация
завещания
вызвала
ожесточенную
критику его
со стороны
газет
различных
направлений.
Левая печать
провозглашала,
что «состояние,
нажитое
трудом
рабочих,
должно быть
возвращено
рабочим», что
несправедливо
награждать
немногих избранных
чрезмерно
крупными
премиями,
когда
большинство
народа живет
в бедности,
что неэтично
принимать в дар
прибыль,
полученную
от продажи
взрывчатки.
Делались и
более
решительные
заявления: «Миллионер,
делающий
подобный дар,
лично может
быть достоин
всяческого
уважения, но
было бы лучше
покончить и с
дарами, и с
миллионерами.»
Еще
единодушнее
выступила
против
завещания
правая
печать,
особенно,
шведская.
Нобеля
обвиняли в
отсутствии
патриотизма; названные
им
организации
согласно
признавались
неспособными
присуждать
премии справедливо
и
беспристрастно.
Утверждалось,
что деньгами
шведа должны
награждаться
лишь
шведские
ученые.
Глубокое
возмущение вызывала
«бесчувственность»
Нобеля,
нарушившего
священные
традиции передачи
нажитого
состояния
законным наследникам.
Нападкам
подвергалось
и его «безбожие»
(Альфред,
действительно,
был
убежденным
атеистом), не
позволившее
ему обратить
свои средства
на «богоугодное»
дело.
Особую
ярость
вызывали
премии за
укрепление
мира. Нобеля
упрекали во
влиянии на
него «мирных
фанатиков,
особенно
женщин».
Негодование
шведов подкреплялось
тем
обстоятельством,
что право
награждения
премиями
мира было
предоставлено
Норвегии, с
которой у
Швеции
традиционно
в течении
веков были
неприязненные
отношения.
Постепенно
разрастаясь,
критика со
стороны
правых
кругов приняла
форму
организованной
кампании, имевшей
целью
добиться
признания
недействительности
завещания и
раздела
состояния
между
прямыми
наследниками
и учреждениями,
указанными
Нобелем. Это
мнение разделял
и шведский
король.
Оправившись
от первого
шока, семья
Роберта
Нобеля,
покойного
брата
Альфреда,
заявила, что
она
опротестует
завещание, и
начала
подготовку к
судебному
процессу.
В
этой сложной
и запутанной
обстановке
душеприказчики
решили
твердо
добиваться претворения
в жизнь
замыслов
Нобеля. Поскольку
оба инженера
не
разбирались
в
юридических
вопросах, они
привлекли к
исполнению
завещания
видного
шведского
адвоката
Карла Линдхагена,
ставшего
впоследствии
лордом-мэром
Стокгольма.
Лучшие
юристы
Франции,
Германии, Англии
были наняты,
чтобы
защищать
волю покойного
в каждой из
этих стран.
Армия
чиновников
занялась
описью
имущества и
ликвидацией
имения.
Более
всего
душеприказчики
стремились избежать
рассмотрения
дела во
французском
суде,
чрезвычайно
строгому к
формальным недостаткам
юридических
документов.
Всякий, кто
хотел бы
опротестовать
завещание,
легко бы мог
добиться во
французском
суде признания
его
недействительности
– по крайней
мере, в части
имущества, находящегося
во Франции. Линдхаген
составил
документ, из
которого
следовало, что
единственным
неоспоримым
местожительством
Нобеля был
Стокгольм, в
котором
Альфред жиль
с матерью до
восьми лет;
все же
остальное
время
завещатель
лишь «путешествовал».
Шведским
властям этот
довод
показался убедительным.
Но
французская
казна,
предвидя
легкую
возможность
наложить лапу
на огромные
налоги с
наследства,
предприняла
меры, чтобы
признать
юридическим адресом
Нобеля его
дом на
Малахов-авеню.
Сульман
прибыл в
Париж для
переговоров.
Там его встретили
требованием
предъявить
полагающееся
по
французским
законам
удостоверение
о том, что он
действительно
является
душеприказчиком.
Сульман
обратился за
удостоверением
к шведским властям,
но получил
отказ – на том
основании, что
он может быть
признан
законным
душеприказчиком
лишь после
утверждения
завещания.
Дело зашло в
тупик.
Тем временем,
слухи,
циркулирующие
вокруг завещания,
привели к
катастрофическому
расстройству
дел «Товарищества
нефтяного
производства
братьев
Нобель».
Невозможность
использования
огромного пакета
акций,
принадлежавших
Альфреду, парализовало
деятельность
компании.
Многие
операции, в
том числе и
запланированные
покойным,
были
заморожены.
Члены правления
«Товарищества»
требовали,
чтобы Эммануил
опротестовал
завещание.
Одновременно
он
подвергался
сильнейшему
нажиму со стороны
своих
родственников,
консервативных
шведских
кругов и
самого
короля.
Сульман
предпринял
ответные
шаги. Посетив
Эммануила в
Петербурге,
он пообещал
ему в случае
поддержки
завещания
целиком
передать заветный
пакет акций
по низкой
цене. Таким образом
дом Нобелей
мог
сохранить
контроль над
фирмой. Эммануил
обещал
обсудить это
предложение
со своими
компаньонами.
Одновременно
душеприказчики
начали переговоры
с
учреждениями,
указанными в
завещании в
качестве
организаций,
присуждающих
премии. После
острых
трехмесячных
дебатов все
четыре
учреждения
согласились
принять на
себя
почетный
долг, возложенный
на них
Нобелем,
потребовав,
однако,
некоторых
изменений в
завещании. Сульман
принял эти
условия, и
летом 1897 г. в
шведский суд
была подана
просьба об
утверждении
завещания
уже не только
от имени
душеприказчиков,
но и от
Академии
наук,
Шведской академии,
Каролинского
медицинского
института и
Норвежского
стортинга.
Позицию
осторожной
поддержки
завещания заняло
наконец и
шведское
правительство.
В ответ на
петицию
душеприказчиков
королю,
министр
юстиции
сообщил, что «хотя
никакие
прямые
интересы
Короны не требуют
от нее
вмешательства
на стороне
исполнителей
в их просьбе
о допуске
завещания к
исполнению,
дар сделан
шведским
подданным на
общественные
цели, которые
близко касаются
шведских
властей, и
кроме того, поскольку
шведские
учреждения,
указанные
распределителями
установленных
завещателем
премий, не
только
примут на
себя некоторые
обязанности,
но и
приобретут
некоторые
права,
правительство
считает
долгом помочь
реализации
благородных
намерений
завещателя,
предприняв
соответствующие
официальные
меры для
законного
утверждения
завещания.»
Тем
временем
душеприказчики
срочно и без лишнего
шума
отправляли
за пределы
Франции – на
всякий
случай –
ценные
бумаги,
принадлежавшие
Нобелю.
Поскольку
банки не
имели права
посылать за
границу
больше
двадцати
тысяч франков
в день (сумма
очень и очень
значительная,
но весьма
малая по
сравнению со
всем состоянием
Нобеля), эта
операция
заняла довольно
много
времени. Тем
не менее,
когда Хьялмар,
старший сын
Роберта,
прибыл в
Париж, он
понял, что
возбуждать
дело во
французском
суде уже нет
смысла. Ему
оставалось
только
попытать
счастья у
себя на
родине, и там 1 февраля
1898 г. шведские
родственники
(двенадцать
из двадцати
оставшихся
наследников) обратились
в суд с иском
против
душеприказчиков,
шведского
правительства,
двух академий,
Каролинского
медицинского
института и
Норвежского
стортинга,
требуя отмены
завещания.
Судьба
премий
повисла на
волоске.
В
этот
критический
момент
русская
ветвь Нобелей,
семья
Людвига,
стала на
сторону исполнителей.
После долгих
колебаний Эммануил
Нобель
официально
заявил, что
намерен
выполнить
последнюю
волю своего
дяди. Это
оказалось
поворотным
пунктом в
драматической
истории
необычного
завещания. После
затяжных
конференций
с участием
юридических,
финансовых и
технических
экспертов из
различных стран,
семья
Роберта была
вынуждена
пойти на компромисс.
Душеприказчики
не повторили
ошибки завещателя,
и текст
полюбовного
соглашения
был выверен
юристами с
величайшей
тщательностью.
Родственникам
Нобеля были
выплачены
доходы от
состояния за
1897 год и
сделаны некоторые
другие
уступки. Они,
со своей стороны,
заявили, что «принимают
завещание
Альфреда
Нобеля как для
себя, так и
для своих
потомков;
кроме того,
они
соглашаются
не заявлять
каких-либо претензий
на его состояние
сверх того,
что им
выделено по
соглашению;
они
соглашаются
отказаться
от всех прав
на
управление
оставшимся
имуществом и
не выдвигать
никаких
возражений
при будущих
истолкованиях
и
дополнениях
завещания…».
В
июне 1898 г. это
соглашение
было
подписано в
присутствии
нотариусов и
в сентябре подтверждено
судом.
Штормы,
бушевавшие
над завещанием
почти два
года, наконец
затихли. Началась
долгая, не
лишенная
сложностей и конфликтов,
но все же
более
спокойная
подготовка к
претворению
воли
покойного в
жизнь. Первые
премии были
вручены лишь
10 декабря 1901 г.,
спустя ровно
пять лет
после смерти
завещателя.
Премии
29 июня
1900 г. в
Стокгольмском
замке
шведский король
подписал в
торжественной
обстановке «статут
Нобелевского
фонда» и «Специальные
регламенты»,
выработанные
комиссией
юристов
совместно с
душеприказчиками,
родственниками
покойного и
представителями
шведских
научных
организаций.
Эти
объемистые
документы
установили
порядок
присуждения
и правила
выдачи
премий и
послужили
основанием
для создания
с этой целью
необходимых
учреждений.
Нобелевские
учреждения
довольно
многочисленны
и включают в
себя
следующие
организации:
1.
Нобелевский
фонд,
управляемый
директоратом.
2.
Четыре
учреждения,
присуждающие
премии: Королевская
шведская
академия
наук, членом
которой был и
Нобель),
Шведская
академия
(литературы),
Каролинский
медико-хирургический
институт и
Нобелевский
комитет
норвежского
стортинга.
3.
Выбираемые
этими
организациями
шесть Нобелевских
комитетов,
соответствующие
областям
деятельности,
за которую
присуждаются
премии (к
пяти премиям,
завещанным
Нобелем впоследствии
была
добавлена
еще одна – по
экономике).
4.
Пять
Нобелевских
институтов –
по одному на
каждое
награждающее
учреждение.
Нобелевский
фонд –
юридический
наследник колоссального
состояния,
управление
которым и
является его
основной
задачей.
Ежегодно десятая
часть
получаемой
прибыли
используется
для
приращения
так
называемого
Главного
фонда.
Четверть
остающейся
суммы направляется
на покрытие
расходов,
связанных с
присуждением
премий,
остальная
часть
целиком идет
награжденным
и делится на
равные доли,
поступающие
в
распоряжение
соответствующих
институтов.
Нобелевский
фонд не
присуждает
премий и не
вмешивается
в работу
комитетов и
институтов,
созданных
для этой
цели.
Нобелевские комитеты
состоят из 3-5
членов и ведают
предварительным
отбором
наиболее достойных
кандидатов
на золотые
медали. В этой
работе им
помогают
Нобелевские
институты, в
задачу
которых
входит также
проведение
научных
исследований,
отвечающих задачам
Нобелевского
фонда.
Уже
при
выработке
статута были
установлены
некоторые
расширительные
и
объяснительные
толкования
завещания,
учитывающие
не букву, а
дух
нобелевского
документа.
Например, под
работами,
выполненными
«в
предшествующем
году»,
понимаются и
труды,
законченные
раньше, но
чья ценность
до этого года
не была
очевидной.
Премия может
присуждаться
одному или
нескольким
лицам, а премии
за
сохранение
мира – и
организациям.
Порядок
присуждения
премий в
разных областях
несколько
различен, но
основывается
на общих
принципах.
Право
выдвижения
кандидатур
имеют члены
соответствующего
награждающего
учреждения
(Шведских
академий, Каролинского
института,
стортинга),
профессора
некоторых
скандинавских
учреждений, лауреаты
Нобелевской
премии в
данной области,
а также
другие лица,
к кому
комитеты сочтут
подходящим
обратиться. В
общей
сложности
правом предложения
кандидатуры
по каждой
секции
обладают
примерно
восемьсот
человек.
Организации
(академии,
институты,
парламенты)
не могут
предлагать
кандидатов.
Это право
предоставляется
только
частным лицам.
Не
принимается
во внимание
официальная государственная
и
дипломатическая
поддержка
какого-либо
претендента.
Нельзя также
выставлять и
свою
собственную
кандидатуру.
Нобелевская
премия не
может быть
присуждена
посмертно.
Выдвижение
кандидатур
начинается
осенью года,
предшествующего
награждению.
После 1
февраля
комитеты
приступают к
обсуждению
предложенных
кандидатур, проходящему
в глубокой
тайне. До 1
ноября
комитет
представляет
свои
рекомендации
награждающему
учреждению,
которое
обычно (но не
всегда) их
принимает.
Решение
награждающего
учреждения
является
окончательным
и не подлежит
обжалованию,
пересмотру
или
чьему-либо
утверждению. Дискуссия
перед
голосованием
также сохраняется
в тайне, и
общественности
становится
известным
лишь само
решение,
которое публикуется
немедленно
после его
принятия.
Обычно это
бывает в
октябре –
первой половине
ноября.
Если
в списках
кандидатов
нет, по мнению
комитета,
достойного
соискателя,
награждение
может быть
отменено или
отложено. В
случае отказа
от премии,
она
возвращается
после 1 октября
следующего
года в
Главный фонд.
Если лауреат
отклоняет
премию под
посторонним
давлением, но
впоследствии
изъявит желание
принять ее,
то он может
получить медаль
и диплом, но
не деньги,
так как они
не могут быть
изъяты из
Главного
фонда.
Случаи
принудительного
отказа от
премий были
не слишком
часто, но все
же имели
место. В 1939 г. «добровольно»
отказались
от премий выдающиеся
немецкие
химики
Рихард Кун и
Альфред Бутенандт,
впоследствии
принявшие
дипломы и
медали. Дело
в том, что
власти
фашистской
Германии неодобрительно
относились к
Нобелевским
премиям, считая,
что ими
награждено
слишком
много лиц «неарийского»
происхождения.
Кроме того, в
числе
нобелевских
лауреатов
была немало
противников
гитлеровской
диктатуры:
Альберт
Эйнштейн, Эрвин
Шредингер, Энрико
Ферми, Ирен и
Фредерик Жолио-Кюри.
Почти все
нобелевские
лауреаты
после
прихода
нацистов к
власти
покинули Германию
и
оккупированные
ею страны.
Сентябрьской
ночью 1943 г.,
спасаясь от
ареста, бежал
на лодке из
Копенгагена
в Швецию и Нильс
Бор. Брать с
собой
нобелевскую
медаль было
опасно, но, не
желая, чтобы
она досталась
гитлеровцам,
он растворил
ее в царской водке.
Вернувшись
после войны в
свой институт,
Бор выделил
золото из
раствора, и
датские
ювелиры
отчеканили
из него новую
медаль –
точную копию
прежней.
В 1958 г.
был вынужден
отказаться
от Нобелевской
премии Борис
Пастернак,
получивший
ее с формулировкой
«за важные
достижения
как в
современной
лирической
поэзии, так и
в области
великих русских
эпических
традиций».
В
области
физики и
химии премии
получают, в
основном,
действительно
выдающиеся
ученые. При
награждении
премиями в
области
литературы и,
особенно,
премиями
мира,
награждающие
учреждения очень
часто
руководствуются,
к сожалению,
политическими
и иными
конъюнктурными
соображениями,
не имеющими
отношения ни
к подлинной
литературе,
ни к борьбе
за мир, что подорвало
авторитет
этих премий.
Это не бросает
тень на
благородные
замыслы их
основателя.
Вручение
премий
сопровождается
в Швеции большими
торжествами.
Ритуал
церемонии разработан
до
мельчайших
деталей и
строго соблюдается
из года в год. 10
декабря (дата
смерти
Нобеля) цвет
шведской
столицы и
гости из-за
рубежа
заполняют
концертный
зал, где лауреаты,
одетые во
фраки, ждут
за кулисами начала
торжественного
акта. Фанфары
возвещают
прибытие
королевской
семьи. После
этого входят
министры и
другие
высшие должностные
лица в
парадной
форме, с
орденскими
лентами и
звездами. За
ними в
определенном
порядке
следуют
лауреаты,
каждый в
сопровождении
шведского
академика.
Они
останавливаются
у ковра,
делают
поклон и
садятся. Это
единственный
случай в
этике
шведского
двора, когда
все
присутствующие
при
награждении,
в том числе и
сам король,
стоят, а
лауреаты сидят.
Король
вручает
лауреату
золотую
медаль и
диплом.
Вечером того
же дня в
Золотом зале
городской
ратуши
устраивается
большой
банкет на
несколько
сот человек.
По
статуту
Нобелевского
фонда
лауреат имеет
единственную
обязанность:
в течение
шести
месяцев после
вручения
премии он
должен
прочесть в Стокгольме
лекцию о
своей работе.
Эти лекции
ежегодно
издаются
Нобелевским
фондом. Они
представляют
собой
подлинную
энциклопедию
научной
мысли и имеют
выдающийся познавательный
и
исторический
интерес.
Создатель
детонаторов,
динамита,
гремучего
студня,
бездымного
пороха и
других взрывчатых
веществ,
пионер их
промышленного
производства,
выдающийся
изобретатель
и ученый,
академик
двух
академий,
неутомимый труженик,
учредитель наиболее авторитетных
международных
премий, - таким
вошел в
историю
Альфред
Нобель.
Контакты:
e-mail: valentin.krasnogorov@gmail.com
Cайт: http://krasnogorov.com/