Режиссура против драматургии

 

Валерий Фокин сообщил читателям «Санкт-Петербургских ведомостей», что современной драматургии не существует и – более того - ее не предвидится и в будущем («всплеска драматургии в наше время ждать не приходится»). При этом уважаемый руководитель Александринского театра со скромностью, свойственной большим талантам, откровенно признаётся, что с современной петербургской драматургией он не знаком («петербургских «новых» я не знаю»). Это, собственно, и так явствует из текста его статьи, но следовало ли тогда высказываться  о незнакомом предмете? Незадолго до этого о кончине современной драмы в очередной раз объявила (с той же степенью компетентности) руководительница другого петербургского театра Татьяна Казакова.

В дискуссию вступать не хочется – она будет заведомо непродуктивна. Еще Ювенал сказал, что чужие мнения, как гвозди: чем крепче по ним бьешь, тем глубже заколачиваешь. Кроме того, у драматургов и театров неравные силы. У театров бюджет, штаты, помещения, реклама, популярные имена, звучные звания. Драматургия же - профессия одиночек. Они не народные и не заслуженные, их ни подкармливает государство, за ними не стоят влиятельные критики, их не приглашают на телевидение и они не дают интервью газетам. В дискуссиях они обречены на поражение. Но, самое главное, драматургам и театрам лучше не спорить, а сотрудничать.

В. Фокин считает «драматургом только того, чья пьеса поставлена в театре и собрала зрителей. Остальное – домашние радости.» Очевидно, ему кажется, что пьесы петербургских драматургов нигде не ставятся, и что  деятельность Гильдии драматургов Петербурга – не более, чем домашние радости.

Я надеюсь, что все же могу считаться драматургом в глазах уважаемого оппонента – и даже не потому, что десятки моих  пьес поставлены во многих театрах, а по той причине, что я случайно являюсь единственным живущим (пока) автором, чья пьеса игралась, и не один год,  в большом зале Александринки (и отнюдь не «по указанию начальства»). Это обстоятельство, надеюсь,  дает мне право высказать мнение по поводу некоторых мыслей, высказанных в статье.

 «В наши дни, - пишет В. Фокин, - судьба театра зависит в первую очередь от зрителя. Нет зрителей – нет спектакля».  А поскольку (по мнению Фокина) современные пьесы плохи, то театр, дескать, и не может их ставить, не рискуя потерять зрителей.

Тут уважаемый художественный руководитель немного лукавит.  Благополучие государственных театров далеко не в первую очередь зависит от числа пришедших зрителей. 600 сотрудников Александринского театра получают зарплату от государства. Огромное здание Росси (ради красоты которого в этот театр и идут многие зрители; бесспорно, великий зодчий имеет право на долю от  поспектакльных сборов) предоставляется также государством. Деньги даются и на постановки спектаклей – на костюмы, декорации и пр. В таких тепличных условиях режиссеры могут позволить себе демонстрировать свою гениальность, насилуя классику всеми возможными и невозможными способами.

Напротив, частные и антрепризные группы и театры, выживание  которых зависит исключительно от успеха пьес и спектаклей, имеют преимущественно современный репертуар. Ведь зритель хочет видеть на сцене то, что ему близко, пьесы о своих болях, проблемах и надеждах, а не продукцию для  фестивалей и золотых софитов.

Вообще, создается впечатление, что статья написана не самим Валерием Владимировичем, а одним из его литературных сотрудников. Сам руководитель театра навряд ли допустил бы некорректные выражения в адрес драматургов (например, « не каждый из них будет ходить по театрам, предлагая свои опусы. Не каждый станет кричать на весь мир, что его шедевры не хотят ставить «продажные режиссеры»).

Насколько мне известно, петербургские драматурги «не кричат на весь мир». Мы не в обиде ни на Александринский, ни на любой другой театр. И мы не «ходим по театрам, предлагая свои опусы» (разве этим должны заниматься драматурги?). И тому есть несколько причин. Во-первых, мы видим в городе очень мало режиссеров, способных на достойном уровне поставить современную пьесу. Во-вторых, мы считаем, что если театр действительно «борется» за современный репертуар, то никто не мешает его литературным сотрудникам хотя бы раз в десять лет позвонить драматургу и осведомиться, нет ли у него чего-нибудь нового.

В равной степени петербургским драматургам не приходит в голову нелепое требование, чтобы их пьесы ставились в театрах «по указанию начальства». Мы полагаем, что театры должны ставить современные пьесы не потому, что это нужно драматургам, а потому, что это нужно, прежде всего, самим театрам (и, разумеется, зрителям). Еще Немирович-Данченко предупреждал: «Если театр посвящает себя исключительно классическому репертуару и совсем не отражает в себе современной жизни, то он рискует очень скоро стать академически мертвым». Примеров этому несть числа. Повсюду звучит «нескладное попурри из старых, но еще не допетых песен» (выражение Чехова), и это становится скучным. Лихорадочные поиски новых сценических приемов без обновления содержания не спасают от закостенения и загнивания.

 Непомерная ностальгия по Чехову непродуктивна. Всякий культ, всякая идея о непревзойденности мэтра всегда тормозит развитие искусства и в немалой степени вредит истинному величию самой личности, возведенной на пьедестал. Прелесть современной драматургии как раз в том, что она не повторяет без конца Чехова и других классиков, а ищет новые формы драмы.  

Александринский театр много работает с молодыми режиссерами. Но точно так же, как режиссуру, надо растить и драматургию. На бесплодном поле она не может выжить и действительно находится сейчас в трудном, быть может, в критическом положении. Столь авторитетный театр, как Александринский,  мог бы многое сделать, чтобы помочь драматургам, заставить их поверить в свою нужность, привлечь их к своим поискам. Драматургия – часть театра (очень существенная), и театры в своих собственных интересах должны протянуть ей руку поддержки в этот трудный для нее период.

 

Валентин Красногоров,

Председатель секции драматургии Союза писателей С.-Петербурга,

 

.