Валентин Красногоров

ПЬЕСА ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА

Эта статья не о театре будущего, не о сверхновой драме и не об эпохальных прогнозах на столетие вперед. Затронем лишь простой частный, но имеющий практическое значение вопрос: какой должна быть длительность современной пьесы и спектакля? В принципе, никаких правил и стандартов на этот счет нет и быть не может: спектакль может продолжаться и десять минут, и десять часов. На практике, однако, есть обстоятельства прозаического свойства, ограничивающие длительность театральной постановки: часы работы транспорта, утомляемость зрителей, удаленность театра от жилых кварталов, экономическая нецелесообразность, нехватка публики. Ехать на слишком короткие спектакли не стоит труда, высиживать слишком длинные – утомительно и требует времени, которого у нас нет.

«25 сентября 1816 года. Спешу в первый в мире театр… Театр этот дышит величием и роскошью: здесь каждую минуту видишь не менее ста рядовых певцов или статистов, одетых так, как во Франции одевают актеров на первых ролях. Для одного из последних балетов сшито было сто восемьдесят пять костюмов из бархата и атласа. Затраты огромные. Сегодня вечером одиннадцать раз меняли декорации…

Театр— это салон, где бывает весь город. Люди из общества встречаются лишь там: открытых приемов в частных домах не бывает. «Увидимся в Скала», — говорят друг другу, назначая свидание по любому поводу…»[1]

Так записывал Стендаль свои впечатления о миланском театре Скала. В нем тогда было более 3000 мест (при населении города примерно 250 тыс. человек). Ложи покупались на весь год, и ходили туда каждый вечер. Там пили чай, играли в карты, вели беседы, ухаживали за дамами, и, конечно, между делом смотрели представление. В один вечер давали оперу, перед ней большой балет, а после нее – малый. Тогда в театре не торопились. Драматические представления тоже кончались не скоро. Пьесы писались в пяти актах, а спектакли кончались за полночь. Еще Гораций в свой «Науке поэзии» давал такой совет:

«Если ты хочешь, чтоб драму твою раз увидевши, зритель

Видеть потребовал вновь, то пять актов ей лучшая мера».

Пьесы в пяти действиях писали не только Шекспир, Мольер, Расин, Фонвизин, Гоголь, Островский, А.К. Толстой, Ибсен, но и Горький, и Шоу, и даже еще Булгаков, Эрдман, Тренев и некоторые другие драматурги сравнительно позднего времени. Но уже в 19 в. драматургами создавались пьесы в четырех действиях, а с начала 20 в. пьесы такой длины стали своего рода нормой. Например, Мейерхольд считал, что это наилучшая структура: «В обыкновенном нормальном случае пьеса, написанная применительно к театральной технике, состоит из четырех актов: первый — завязка, второй — начало напряжения, третий — окончательное развитие напряжения, четвертый — разряжение напряжения, развязка»[2]. Однако прошло еще два-три десятилетия, и драматурги и театры перешли на три действия. Теперь же спектакли чаще всего играют с одним перерывом, а то и вообще без него. Конечно, количество антрактов в спектакле для буфета, туалета и разминки не имеют отношения к реальной структуре пьесы (которая при одном театральном антракте может быть на самом деле пятиактной), но все же оно отражает неуклонную тенденцию к сокращению спектакля.

Темп жизни стремительно ускоряется с каждым годом. Все меняется очень быстро: окружающие нас вещи, каналы информации, образование, строй, общественный уклад, положение женщин, психология, мораль, интернет, телевидение, мышление, открытый бескрайний мир. Изменения происходили и раньше: театр 18-го века не похож на театр 17-го, а театр двадцатого века – на театр девятнадцатого. Но теперь заметные изменения происходят не веками, и даже не десятилетиями, а буквально на наших глазах. Мы быстрее ездим, быстрее летаем, мы отвлекаемся на компьютеры, телевизоры, телефоны и интернет, все мы торопимся наверх по лестнице, бегущей вниз, мы хотим всё успеть и ни на что не имеем времени. Вместо слов благодарности или одобрения посылаем смайлик, вместо книг читаем их синопсис, вместо статей – только заголовки, а то и вообще ничего не читаем: некогда. Чтение - это уже вчерашний день.

Не любят теперь и долгих спектаклей. Перенасыщенная зрелищами публика стала искушенной, быстро схватывает что к чему и не любит длиннот. Зачем тянуть резину, если ты уже понял идею, угадываешь конец, тебя уже утомляют повороты интриги (если она была), режиссер уже продемонстрировал свои приемы, разговоры надоели, стало скучно, а спектакль все продолжается, а герои все говорят и суетятся… Кресло становится жестким и неудобным, туфли жмут, с сожалением вспоминаешь о затраченных деньгах, о том, что еще надо тащиться в холод домой, а завтра, как назло, нужно рано вставать… Да и зачем вообще идти в театр, тратить время и деньги на поездку, билет и буфет, когда из интернета можно скачать тысячи и тысячи спектаклей, концертов, опер, балетов, шоу, представлений, достопримечательностей заморских стран и политических дискуссий?

Краткости пьесы требуют не только изменение вкусов и ускорение темпа жизни, но и художественные особенности драмы как рода литературы.

«Как известно, «в многоглаголании несть спасения». История драмы, вообще, представляет освобождение начала действующего от разъяснений, объяснений и резонерства...

Театр не нуждается более в миллионе слов. Он тяготится, задыхается под их тяжестью. Театр не нуждается в длинной цепи событий, потому что и единое событие отражает для современного зрителя, давно уже изучившего на опыте простейшие элементы психологии, всю жизнь человека, и весь его характер, и все отношение его к миру».[3] Так писал уже около ста лет назад известнейший театровед Александр Кугель.

Краткость — сестра любого таланта, не только драматургического. Кто из писателей не призывал к ней? «Писать надо прокаленными словами» (Жюль Ренар). «Из двух слов выбери наименьшее» (Поль Валери). «Чтобы словам было тесно…» (Некрасов). Однако только в драматургии это правило приобретает силу закона. Единица измерения протяженности в этих афоризмах «все слова, слова, слова», драматург же должен заботиться о краткости более других писателей, но пользуется иной мерой — минутами и секундами.

Протяженность спектакля определяется не только количеством слов, но и умением актеров играть эти слова, темпоритмом и другими театральными параметрами. Режиссеры говорят иногда, что текст им «мешает», что он «не дает актерам играть», вынуждает их произносить «буквы», а, между тем, часто видно, как в спектаклях актеры, вместо того чтобы ИГРАТЬ текст, насыщать его смыслом, выражать, окрашивать и усиливать его мимикой, жестом, оценкой, движением, мизансценой, - вместо всего этого торопливо выстреливают текст, не успевая ни сыграть его, ни осознать реакцию партнера, ни дать почувствовать и себе, и зрителям смысл реплики, ее юмор. При равном количестве слов пьеса в хорошем спектакле играется дольше, чем в плохом (потому что она играется, а не просто произносится), а хорошая пьеса играется дольше, чем плохая (потому что она написана так, что появляются возможности для игры).

Но сейчас мы рассуждаем не о том, как надо писать и играть пьесу (это отдельный и долгий разговор), а о том, какая ее длина является разумной в наши дни, если предназначать ее для театральной постановки. Конечно, если ваша пьеса выражает титаническое содержание, способное вместиться лишь в спектакль продолжительностью не менее 12-ти часов, т.е. в три приема три вечера подряд по четыре часа (и такие театральные полотна иногда создаются), то так и пишите - при условии, что ваш режиссер так же гениален, как вы, или умеет хорошо рекламировать себя и свой спектакль. Но все же следует помнить, что пьеса – это не эпический роман, и не телесериал. Чрезмерная длина драматического спектакля обычно говорит лишь о том, что в нем много лишнего, и что драматург или постановщик не сумели вразумительно и сжато выразить то, что они хотели сказать, а, может, этого и не знали сами. Такой спектакль публика по справедливости воспринимает как оскорбление и неуважение к себе.

Драматургу, особенно, не имеющему практики, важно знать: семьдесят страниц нести в театр или тридцать? Дело не в том, что жалко тратить время на написание лишних слов. Писать кратко намного труднее, чем заполнять страницы неограниченным количеством текста. Поэтому в театр нередко несут длинные пьесы в предположении, что «театр сам сократит»: свой текст выбрасывать жалко. Да и длинная пьеса выглядит как-то солиднее. Однако на самом деле длинные пьесы не любят читать ни завлиты, ни режиссеры, ни редакторы, ни даже твои друзья. Тем более что скучная пьеса всегда кажется длинной. Дорабатывать вашу пьесу тоже никому не захочется: это ваша обязанность.

Так какова же должна быть длительность современных драм? В 1964 г. Эдвард Радзинский написал культовую пьесу, которая в оригинале называлась «104 страницы про любовь» (позднее в фильме на ее основе «Еще раз про любовь» прогремела Татьяна Доронина). Если перевести 104 страницы машинописного текста тех времен на современную компьютерную страницу (шрифт Times 12, междустрочный интервал одинарный; ее мы и возьмем за основу в дальнейшем изложении), это составит около 50-ти страниц. В то время драму длиной страниц в тридцать пять-сорок снисходительно звали «пьеской», а пьеса короче 30-ти страниц считалась одноактной. Теперь же пьес длиной в 50 страниц практически не пишут, а если и напишут, театр потребует их резко сократить. С каждым годом короче становятся и сами драмы, и реплики, и отдельные предложения. Уменьшается и число персонажей в пьесе. Раньше многие пьесы насчитывали десятки действующих лиц – главные герои, их жены, мужья, дети, зятья, племянники, слуги, врачи, священники, и т.д. Теперь в пьесах редко действуют более семи персонажей, чаще – четыре, пять, и даже меньше. Неуклонно возрастает роль антрепризы, использующей компактные пьесы с малым количеством персонажей.

Надо, правда, иметь в виду, что количество слов или число персонажей– это далеко не единственный параметр измерения весомости пьесы. Напряженность конфликта, интересные сценические ситуации, хорошие роли, насыщенность пьесы содержанием, действием, мыслью, чувством, подтекстом, глубиной – вот что определяет масштаб пьесы, а не ее протяженность.

Так что драматургам, склонным писать длинные пьесы, надо браться за красный карандаш. Если сокращение – это лишь механическая подгонка, обусловленная техническими требованиями театра, то его не следует делать. Наоборот, надо отстаивать каждую букву. Если же сокращение обдуманно и целесообразно делает сам драматург, оно является мощным средством улучшения пьесы. После отжатия воды и удаления мусора пьеса станет только живее, динамичнее, и интереснее. По выражению Чехова, надо «сделать из корабля гвоздь». Надо уметь кратко сказать все нужное и главное, отбросив все лишнее. Закон драмы – экономность, абсолютный максимум содержания посредством минимального количества слов, а это непросто. Однажды французский математик, физик, литератор и философ Блез Паскаль, написав другу длинное письмо, в постскриптуме извинился за то, что у него не хватило времени написать короткое.

Драматург не должен оставлять работу по сокращению пьесы театру, пока не сделает всё возможное сам. Театры любят сокращать пьесы, но иногда делают эту работу не вдумчиво, торопливо и небрежно. Предположим, что в вашей пьесе имеется такая реплика:

«Обращаться в полицию и требовать возбуждения дела о краже против женщины преклонного возраста, недавно похоронившей родную мать, — просто дурость.»

Не удивляйтесь, если после сокращения театром реплика будет выглядеть так:

«Требовать возбуждения женщины преклонного возраста — просто дурость.»

Хотите ли вы таких «улучшений» вашей пьесы?

Каков же все-таки должен быть средний размер пьесы? Вероятно, в наше время (2020 год) лучше, если длина ее не будет превышать 35-ти страниц. Сам я стремлюсь писать свои пьесы очень сжато, без лишних слов, реплик и персонажей, и, тем не менее, театры по привычке все равно стремятся их сокращать (обычно при этом ухудшая их, но сама тенденция очевидна). Я думаю, что сегодня оптимальный размер пьес для зрителя и театра – 30 страниц. Через несколько лет он неминуемо уменьшится до 25-ти страниц. Возможно, большой одноактной пьесе (20-25 страниц) принадлежит будущее.

К одноактным пьесам пока относятся обычно снисходительно. Их не очень склонны ставить в профессиональных театрах (впрочем, моим пьесам в этом отношении повезло). Однако я люблю короткие пьесы, хотя писать их трудно, труднее, чем большие. Одноактовка требует от драмы всех достоинств и особенностей «большой» пьесы (идея, тема, экспозиция, завязка, кульминация, развязка, характеры и пр.) и в то же время - сжатости, афористичности. Одноактная пьеса обладает своеобразной прелестью. Она охотно допускает любые эксперименты. Всевозможные театральные приемы: парадокс, гипербола, абсурд, хулиганство, - могут оказаться навязчивыми и утомительными в длинной пьесе и, напротив, очень уместными и выигрышными в короткой. Называть их «пьесками», «сценками», «анекдотами», «отрывками», недооценивать их специфику, не понимать, что они обогащают театр – большая ошибка. И отечественная, и зарубежная драматургия дала великолепные образцы этого жанра. Примером тому - одноактные пьесы Тургенева, Андреева, Чехова, Ануя, Кокто. «Короткий метр» пользуется большой популярностью и в кино. Мною написано свыше тридцати одноактных пьес. Часть из них сгруппированы в различные тематические циклы, но каждую из них можно исполнять (и они часто исполняются) отдельно.

Режиссеры, не веря в самоценность жанра одноактной пьесы, обычно пытаются при постановке связать отдельные короткие театральные новеллы совсем разного жанра в одно представление с некоторым «единым решением», сделать из них многоактный спектакль, как бы одну пьесу (чем очень гордятся). Это приносит больше вреда, чем пользы. Спектакль насильственно становится однородным, тогда как прелесть одноактовок как раз в том, что они разные. Одноактная пьеса – отдельный и очень интересный вид драматической литературы. Одноактовка сама является (должна являться) художественной целостностью, а не неким кирпичиком чего-то большего целого. Это не акты одной большой пьесы. И если в один вечер показывают три разных пьесы, это интереснее, чем показ одной.

В коротких пьесах остро нуждаются театральные вузы, молодежные студии, любительские театры. Не потому, что они «второсортный жанр», и не потому, что их легко играть, а потому, что они короткие и в практическом смысле удобны для постановки. Из них, как из модулей, можно, при необходимости, «собирать» спектакли разной протяженности и занимать в них актеров разной творческой индивидуальности, или дать возможность одним и тем актерам сыграть в один вечер несколько разных ролей и проявить разные стороны своего таланта.

Кстати, о студенческих постановках пьес в театральных вузах. По понятным причинам, студентам в процессе обучения приходится играть и ставить короткие пьесы или отрывки. Но отрывки из пьес играть глупо – это не законченные произведения, - а подходящих коротких пьес классического репертуара немного. К сожалению, студентов обычно учат ставить современную драматургию путем инсценировок рассказов Чехова. Между тем, введение в программу обучения постановок коротких пьес, написанных в XXI веке, побудило бы драматургов писать такие пьесы, а студентов (и преподавателей) более глубоко познакомиться с пьесами нашего времени, научиться их анализировать, искать свои пути для их постановки, устанавливать живые контакты с авторами и научиться с ними взаимодействовать. На таких постановках своих пьес и молодые драматурги могли бы учиться лучше понимать законы театра. Всем это пошло бы на пользу: и будущим актерам, и режиссерам, и драматургам, и театру в целом. Мои пьесы ставились в театральных вузах Москвы, Петербурга, других городов России и за рубежом, и часто эти постановки нравились мне больше, чем спектакли усталых мастеров сцены.

Я вовсе не ратую за всемерное уменьшение длины пьес. Я просто отмечаю объективно существующую тенденцию, которая наблюдается уже много десятилетий.

В будущем, возможно, не будет нужды и в добрых старых больших театрах, с просторными сценами, с огромной труппой и большими вспомогательными цехами. Пьесы станут короче, действующих лиц в них будет меньше. Короткая пьеса длиной в 20-25 страниц навряд ли вместит более трех-четырех внятно очерченных персонажей. А и надо ли больше? Обязательно ли надо выражать свою идею в сложных многофигурных композициях из большого числа утопающих в разговорах персонажей, о которых мы едва получим представление лишь к концу пьесы? «Не нужно гоняться за изобилием действующих лиц. Центром тяжести должны быть двое: он и она.»[4]

Такому небольшому театру нужно будет меньше костюмов, меньше громоздкой сценографии. Физические декорации – мебель, площадки, лестницы и пр. будут нужны лишь для создания действенного пространства для актеров. Представление будет не зрелищем, а спектаклем, он сосредоточится на самом главном, присущем театру – на людях и актерах, их играющих.

Драматические театры будут меньше по размерам, но их будет больше (собственно, процесс умножения театров наблюдается давно). Вероятно, увеличится нужда в прокатных помещениях для проведения спектаклей и представлений, подобных нынешним клубам и домам культуры. Уже сейчас в них чувствуется острая нужда.

Разумеется, и сравнительно большие пьесы еще долго останутся в репертуаре. В короткую пьесу трудно вместить широкий охват жизни, в ней не может быть большого числа персонажей (а перед крупными театрами с труппой в сотню человек всегда стоит проблема занятости актеров). Большой формы требуют многие пьесы классического репертуара. И все же, скорее всего, с каждым годом пьесы будут все короче и короче.

Естественно, сокращение продолжительности спектакля имеет свой разумный предел, иначе он, как шагреневая кожа, обратится в ничто. Искусство театра не может умереть, потому что театральность присутствует в самой жизни. В человеке живет и неистребимое желание временами быть или казаться быть другим, и желание увидеть жизнь других, и посмотреть, как другие люди умеют быть другими.

---

[1] Стендаль. Рим, Неаполь и Флоренция. М., Азбука, 2020.

[2] Мейерхольд В.Э Лекции. 1918-1919. М., ОГИ, 2001.

[3][3] Кугель А. Р. Утверждение театра. [М.]: Издательство журнала «Театр и искусство», [1922]. с. 144

[4] Чехов, из письма к Ал. П. Чехову 10 мая 1886 г.