Валентин Красногоров
Герои наших пьес
Я читаю немало современных пьес и отмечаю любопытную особенность: их герои нередко очень безлики, искусственны и как бы вырваны из своей социальной среды. Правда, на сцене часто мелькают олигархи, продажные чиновники, менты, профессора (как правило, устарелые и чудаковатые) и маргиналы обоего пола, но этим социальный круг многих драм и ограничивается. К тому же, обо всех этих категориях персонажей авторы, как правило, имеют смутное представление, почерпнутое, вероятно, из сериалов или из других пьес. Среди героев нашей драматургии почти отсутствуют действующие в своей профессиональной среде инженеры, врачи, рабочие, учителя. То есть, конечно, в списке действующих лиц иногда обозначается, что какой-нибудь персонаж является адвокатом, трактористом или продавщицей, но это чистая формальность. Можно с таким же успехом сделать его летчиком, программистом или медсестрой, и ничего не изменится. Действие очень редко происходит на фабрике, или в учреждении, или на ферме, или в больнице, как будто там не бывает конфликтов и нет острых проблем. Между тем, заводы нередко разваливаются на мелкие мастерские или закрываются совсем (куда канул, например, знаменитый Путиловский - Кировский завод?), в шахтах происходят взрывы, обвалы и затопления, в больницах нет лекарств, процветавшие некогда моногорода приходят в упадок, деревни пустеют и т.д. Это, так сказать, проблемы внешние и явные. А ведь есть острые противоречия и конфликты иного рода: людям не платят зарплату, деньги госзаказов воруются, инженеры уходят с предприятий в торговлю, врачи вынуждены заниматься сомнительным медицинским бизнесом и т. п. Надуманные вычурные искусственные ситуации привлекают драматургов и театры больше, чем реальные жизненные и общественные проблемы. Но ведь психология, нормы поведения, мировоззрение, интересы и стремления людей весьма сильно зависят от среды, в которой они существуют и внутри которой они действуют. Бытие определяет сознание. Как раз в системе социальных связей и профессиональных функций выявляются характеры людей и заложены причины острейших конфликтов.
Будучи по образованию химиком-технологом, я по роду своей профессии десятки
лет взаимодействовал со многими заводами, предприятиями, НИИ и вузами. Я
довольно хорошо знаю этот мир. У многих (если не у большинства) людей центр
жизни, центр интересов связан именно с работой, с их профессиональной
деятельностью, и часто именно на работе, а не где-то в гостиных и на вечеринках
разыгрываются драмы. Конкуренция и зависть, борьба за должности, подсиживание, предательство,
присвоение идей и изобретений, пренебрежение безопасностью (отсюда отравления, пожары,
смерти, увечья, людские и семейные трагедии), отравление окружающей среды,
самодурство и невежество начальства, несправедливые увольнения, конфликты из-за
зарплаты, всевозможные жульничества и приписки, захваты собственности, желание
и невозможность реализовать себя, конфликты поколений, попытки спасти умирающие
предприятия (или погубить процветающие)… Теперь еще грядет цифровизация, которая в близком будущем сделает ненужными
профессии миллионов работников. Диапазон проблем огромен.
Я
не призываю вернуться к прежним временам, когда социальная тема насаждалась
сверху, а лишь отмечаю, что, по моему мнению, драматургия и театр уходят в
сторону от реальной жизни, от той жизни, которой живет подавляющее число людей -
таких, как мы с вами.
Пьесы могут и должны быть самые разные по стилю, тематике, жанру, содержанию, том числе камерные, лирические, семейные, абсурдные и какие угодно. Всегда останутся вечно новыми проблемы взаимоотношений между мужчиной и женщиной, отношений в семье. Вместе с тем, не вижу криминала и в социальной драме – такой, которая связана непосредственно с профессиональной деятельностью героя и ставящей определенные общественные проблемы. Вопрос в том, как она написана. Не обязательно показывать на сцене паровоз (разве чтобы давить Анну Каренину), карусельный станок или больничную операционную. Даже в советской производственной драме герои никогда на сцене у станка не стояли и землю не пахали. Такое понимание и толкование слишком примитивно. И действие не обязательно должно происходить в конструкторском бюро или на пшеничном поле. Но вывести на сцену живого героя, активно действующего в среде своих профессиональных интересов и тесно связанного с жизнью во всех ее проявлениях, современной драме отнюдь не помешало бы.
Некоторым кажется, что социальное позиционирование героев не имеет значения: «не суть, чем занимается герой в свободное от основной коллизии время». А что, если как раз основная коллизия – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне, а яростные схватки и переживания в цеху, в конторе, в магазине, на корабле, в больнице, за кулисами театра, в правлении корпорации, в школе? Реальные люди живут не в вакууме, они – продукт своего окружения, а жизнь не ограничивается интересом к противоположному полу. Пружину драматического действия заводит и обогащает еще борьба персонажей за справедливость (так, как они ее понимают), сложные отношения с начальниками, подчиненными, сослуживцами, деловыми партнерами, стремление достигнуть определенного материального и общественного положения, продвинуть себя по служебной лестнице, желание реализовать себя в своей профессии. Герои таких пьес действуют не в пустоте, они жизненны, полнокровны, ситуации, в которых они находятся, не надуманы, не искусственны, социальные проблемы таких пьес значимы.
Русские
писатели всегда помещали своих героев в конкретную социальную среду: служилую,
армейскую, - и поведение и мышление героев определялось этой средой. Например,
строка Пушкина «Живет в
Коломне; где-то служит…» - очень яркая, емкая и важная социальная характеристика.
«Коломна» — это не просто указание адреса, и
«где-то» неопределенно не потому, что место службы не имеет
значения. В Коломне жили люди малого достатка и низкого общественного уровня, и
психология и поведение Евгения определяются его социальным положением («О чем же
думал он? о том, Что был он беден, что трудом Он
должен был себе доставить И независимость и честь. Что служит он всего два
года» и т.д.).
В пьесах Островского купцы и свахи тоже действуют в кругу своих деловых интересов. Закладные, кредиты, покупки, банкротства, прииски, фабрики, и деньги, деньги, деньги – это не антураж, не упоминание вскользь, не уход от основной коллизии, это стержень жизни, причины конфликтов и движущие силы пьес. Любовные перипетии, ссоры и сватовства героев неразрывно связаны с их социальными интересами.
Толстой тоже считает заблуждением, что «круг чувств, переживаемых людьми, не знающими труда поддержания жизни, гораздо меньше, беднее и ничтожнее чувств, свойственных рабочему народу» «Помню, как писатель Гончаров, умный, образованный, но совершенно городской человек, эстетик, говорил мне, что из народной жизни после «Записок охотника» Тургенева писать уже нечего. Жизнь же богатых людей, с ее влюблениями и недовольством собою, ему казалась полною бесконечного содержания. Один герой поцеловал свою даму в ладонь, а другой в локоть, а третий еще как-нибудь. Один тоскует от лени, а другой от того, что его не любят. И ему казалось, что в этой области нет конца разнообразию. И мнение это о том, что жизнь рабочего народа бедна содержанием, а наша жизнь, праздных людей, полна интереса, разделяется очень многими людьми нашего круга. Жизнь трудового человека с его бесконечно разнообразными формами труда и связанными с ними опасностями на море и под землею, с его путешествиями, общением с хозяевами, начальниками, товарищами, с людьми, других исповеданий и народностей, с его борьбою с природой, дикими животными, с его отношениями к домашним животным, с его трудами в лесу, в степи, в поле, в саду, в огороде, с его отношениями к жене, детям, не только как к близким, любимым людям, но как к сотрудникам, помощникам, заменителям в труде, с его отношениями ко всем экономическим вопросам, не как к предметам умствования или тщеславия, а как к вопросам жизни для себя и семьи, с его гордостью самодовления и служения людям, с его наслаждениями отдыха… , нам эта жизнь кажется однообразной в сравнении с теми маленькими наслаждениями, ничтожными заботами нашей жизни не труда и не творчества, но пользования и разрушения того, что сделали для нас другие. Мы думаем, что чувства, испытываемые людьми нашего времени и круга, очень значительны и разнообразны, а. между тем в действительности почти все чувства людей нашего круга сводятся к трем, очень ничтожным и несложным чувствам: к чувству гордости, половой похоти и к чувству тоски жизни. И эти три чувства и их разветвления составляют почти исключительное содержание искусства богатых классов.»[1]
Погоны полковника Вершинина в «Трех сестрах» — не главное в его характеристике. Он мог бы заниматься своим любимым философствованием, будучи лейтенантом, соседским помещиком или земским врачом. Но если бы он после бала отправлялся в свою часть, чтобы прогонять солдат сквозь строй и усмирять бунтующий полк, его военная специальность перестала бы быть маловажной деталью, а коллизия стала бы не личной, а социальной.
Герои не существуют в драме «вообще», они так или иначе принимают конкретный облик – молодого, старого, мужчины, женщины, короля, слуги, рабочего, бизнесмена. И социальная сторона этой конкретики важна не меньше, чем всякая другая. Например, в центре «Любви под вязами» О’Нила стоит не только и не столько любовь, сколько ферма. Это не просто фон, техническая «обозначка» социальной позиции персонажей. Нет, ферма — это смысл жизни, это центр и пружина действия. Кэботы не доят на сцене коров, но дом, коровник, амбар, конюшня, птичник, скот, земля – все это присутствует и участвует в действии. Кому это достанется? Как этим завладеть? Как это не упустить? Ферма – это богатство и счастье или проклятие и цепь, от которых надо бежать в Калифорнию? Страсти в «Любви под вязами» кипят куда сильнее, чем в салонных драмах. И ее действующие лица именно фермеры, и никем иными они в этой пьесе быть не могут: ни токарями, ни адвокатами, ни датскими принцами.
Иногда можно услышать странные
мнения, что пьесы, где действуют учителя, интересны только учителям, пьесы «про
рабочих» интересны только рабочим, про жителей села – только сельским
жителям и т.д., а раз так, то пьесы про них и писать не стоит – не будет
зрителей. Странная логика. Если ей следовать, то «Гамлета» надо
смотреть только принцам и королям, пьесы Островского – только купцам, пьесы
про олигархов – только олигархам, а драмы Чехова - тоскующей неработающей интеллигенции и обитателям хиреющих
усадеб.
Социальная наполненность и достоверность драмы вовсе не предполагает, что она должна решать узкие профессиональные проблемы: Доктор Штокман у Ибсена выступает, прежде всего, как врач, но это не мешает драме о событиях в мелком норвежском городке поднимать важные общечеловеческие проблемы, которые волнуют нас в России и спустя полтора столетия. Такие пьесы не обязательно должны быть сугубо натуралистическими; они могут быть и психологическими, и гротесковыми, и трагическими, и комедийными, и какими угодно.
Одной из главных причин активного воздействия драмы на зрителя-читателя – отождествление себя с героями. Если в пьесе действуют не картонные персонажи, а люди, чьи проблемы, боли, мечты, стремления нам близки и являются частью нашей жизни, нашего общества, нашего времени, они всегда найдут отклик у зрителя.
Социальные драмы интересны еще и тем, что они открывают для нас пласты жизни, с которыми мы можем быть совершенно незнакомы.
Часто мы, драматурги, просто плохо знаем жизнь. Мы нередко вращаемся в одном и том же узком жизненном кругу, ограниченном литературными и окололитературными или околотеатральными контактами, которые поддерживаются, к тому же, через мобильный телефон и социальные сети. Выход на широкую арену жизни, несомненно, сделал бы наши пьесы интереснее.